какого-нибудь армейского склада. Ночь, хотя и наполненная стонами, храпом и зубовным скрежетом постояльцев, дала отдых Михаилу с Магомедом, валившимся с ног от усталости. Ранним утром, когда ночлежники неторопливо разбредались по городу в поисках прокорма и случайных легких денег, Михаил решил после трудного пути до Константинополя начать день с посещения бани – знаменитой турецкой бани наивысшего разряда, куда чекистские агенты вряд ли наведываются в поисках своих подопечных.

В старинной бане хаммам, близ Большого базара, на двух бродяг, один из которых опирался на палку с ручкой-топориком, взглянули вначале не без опаски, но, получив от них щедрые деньги за вход в заведение, сменили подозрительность на милость: всякий человек, особенно с деньгами, волен выбирать себе одежку по вкусу. Одежка этих двоих была и вправду не ахти, но Михаил приказал, пока они будут мыться, привести ее в порядок – тщательно выстирать и выгладить – за дополнительную, разумеется, плату. Прачка, получив ворох одежды, только плечами пожала: купить новую обошлось бы не дороже, чем платить за срочную стирку и глажку. Но у каждого свои причуды, и в чужие дела нос лучше не совать…

А Михаил с Магомедом, сбросив одежду, передали ее помощнику банщика и прошли в зал предварительного разогрева, за ним располагался второй, потеплей, а потом и третий, в котором влажная жара уже достигала допустимого предела. Войдя в первый, довольно обширный зал, Михаил, отложив трость, опустился на широкую мраморную скамью, примыкающую к узорчатым стенам этого просторного помещения, свободно уронил руки и расслабился. С правого запястья, привязанный кожаным шнурком, спускался в ладонь маленький замшевый мешочек с драгоценными камешками – тот, что Наташа, уезжая из Перми, оставила мужу на всякий случай. Согнешь ладонь в кулак – и мешочек оказывается надежно спрятанным от посторонних взглядов.

Сказочная красота зала навеяла воспоминания о роскошных покоях царских дворцов Санкт-Петербурга. Михаил неторопливо скользил взглядом по выложенным снизу доверху разноцветной мозаикой стенам и высокому сводчатому потолку, осыпанному, наподобие небесного чертога, сверкающими звездами. На стенах, собранные из синей, красной, зеленой и золотой смальты, цвели волшебные цветы и сложные орнаменты, искусно составленные из тех же мозаичных камешков. Посреди зала в овальном мраморном бассейне били из позолоченных раструбов кудрявые фонтанчики воды.

– Плавать можно, Бек? – тихонько поинтересовался Магомед, кивнув на бассейн.

– Нет, – сказал Михаил, – нельзя. Это для красоты.

В зал вошли трое мужчин и молча уселись на мраморную скамью по другую сторону бассейна. Нельзя было угадать, кто они – иностранцы или местные: голые все одинаковы. Баня уравнивает людей, как ничто другое. Поди узнай, кто хозяин, а кто слуга.

Спешка была совершенно неприемлема в банных покоях, никто никуда не спешил. Во втором зале, не уступавшем первому в роскоши, а может, и превосходившем его, Магомед почувствовал себя не с своей тарелке: он обливался потом и дышал, широко открыв рот. В его отечестве, где общественная помывка не в ходу, никто бы и не поверил, что Магомед мог, раздевшись догола, вариться по собственной воле в турецкой бане.

– Нам еще на базар идти! – в слабой надежде на избавление от мучений напомнил Магомед своему командиру, прежде чем они переступили порог третьего зала, откуда тянуло адским жаром.

– Если тебе жарко без привычки, – откликнулся Михаил, – ты лучше здесь посиди.

Магомед только глазами сверкнул в ответ на такое предложение и следом за Михаилом решительно шагнул в не менее роскошную жаровню.

После основательной пропарки в третьем зале, в великолепном, облицованном глазурованными изразцами пространстве с белыми мраморными столами для завершающего мытья в мыльной пене, банщики провели Михаила и Магомеда в соседнее помещение для заслуженного отдыха, где они нашли свою выстиранную, выглаженную и аккуратно сложенную одежду. Здесь же, отдыхая, можно было подкрепиться сладостями, фруктами и крепким ароматным кофе. Одевшись, Магомед воспрял духом, отведал малинового шербета, медовых смокв и готов был к дальнейшим действиям. Михаил с радостью наблюдал за уверенным возвращением к жизни своего боевого товарища.

Выйдя из хаммама, отправились на Большой базар. Шагалось легко – пар, пена и услужливые руки банщиков сделали свое дело: ходоки словно бы заново явились на свет божий. Уже на подходах к базару, в узких торговых улочках, слышался то здесь, то там русский язык: предприимчивые мошенники зазывали желающих сыграть на деньги в какую-то азартную игру, и желающих находилось немало: кто-то из них работал в связке с зазывалами – для приманки зевак, но находились и простофили из публики, готовые рискнуть парой пиастров в надежде на выигрыш. Здесь же шныряли в толпе прилипчивые менялы, продававшие и покупавшие фунты и франки оккупантов, деньги царские, и советские, и керенские, и атаманские; но и местные лиры с успехом переходили из рук в руки.

Озираясь по сторонам, Магомед высматривал своих земляков в бурлящей толпе беженцев, но кавказцев не было видно ни среди деловитых менял, ни среди разгоряченных азартом игроков – видно, эти увлекательные занятия пришлись им не по нраву. Магомед, полностью восстановившийся после хаммама, надежды не терял: кто-нибудь из горцев обязательно отыщется на Большом базаре, по-свойски введет новоприбывших в курс местных дел и, может быть, даст дельный совет. И действительно, под сводами крытого рынка, в людском потоке, непрерывно текущем мимо сотен и сотен лавок, торгующих всем, чем только можно: золотом и жемчугом, коврами и фарфором, одеждой и обувью, мебелью и казанами, снедью и специями, Магомед своим острым взором выудил все-таки из толпы бродячего торговца в заношенной черкеске с отпоротыми газырями. Обменявшись несколькими словами на каком-то кавказском наречье, они прониклись друг к другу доверием, как земляки на чужбине, и, подойдя к Михаилу, перешли на русский.

– Он даргинец, – представил торговца Магомед. – Лекарства продает.

– Лекарства? – удивился Михаил. – Какие лекарства?

– Наши, – объяснил Магомед. – Горные. Мумие называется. Ото всего помогает, особенно от переломов.

Даргинец в подтверждение слов Магомеда протянул Михаилу заскорузлую ладонь с кусочками коричневой смолы, похожей на столярный клей.

– Его в горах ищут, – продолжил он, – в пещерах. Редко находим.

– Это настоящее, – сказал Магомед, кивая на заскорузлую руку даргинца. – По запаху сразу можно распознать – фальшивое или нет. – И он сунул нос в открытую ладонь земляка.

Знакомство состоялось, к общему удовлетворению.

– Мы тут ищем кой-кого, – завел деловой разговор Магомед. – Может, подскажешь?

– Мой брат проезжал через Галату, – продолжил Михаил, – ждал, когда ему тут документы выправят. Два месяца дожидался, а потом пропал – ни слуху ни духу. Кто тут может помочь разобраться, не знаешь?

Даргинец ссыпал крошки мумия из ладони в шелковый мешочек и убрал его в карман широких синих штанов.

– Сам-то я не знаю, – покачал он головой, – но у нас тут есть один земляк, уважаемый человек. Он ингуш, Арсланбек его зовут. У него ювелирная лавочка вон там – повернете налево и увидите сразу за