– Ну-с, и чего вам здесь понадобилось, господа хорошие? Али вам не говорили, что в чужой дом без приглашения не входят?

– Да ведь мы и не входим, братец, мы только снаружи стоим, – с усмешкой отвечал Несвицкий. – Хотели вот с хозяином поговорить, а вместо этого вы нам такой нелюбезный прием оказываете. Позови-ка лучше, молодец, хозяина своего.

– Да какого же я вам хозяина позову, когда старый Богу душу отдал, а новый покамест не объявлялся? – сурово заметил «атаман». – Вот объявится – тогда милости просим. А покамест… – он угрожающе прищурился. – Уезжайте-ка отсюда подобру-поздорову.

– Подожди-ка немного, милейший, не гони лошадей, – Павел строго посмотрел на мужика. – Я помощник уездного предводителя дворянства, Ивана Степановича Кубышкина. Он послал меня сюда, чтобы узнать про нового хозяина Глебовки. Если хозяина еще нет, будь добр, позови мне хотя бы управляющего. Ведь управляющий-то наверняка прежний остался?

«Атаман» еще больше нахмурился.

– Был у нас управляющий, да сплыл, – ответил он с каким-то непонятным значением. – В отъезде он сейчас, а покамест… я здесь за главного. И добром прошу, уезжайте отсель поскорее. Ворот я вам не открою, а сказать мне более нечего.

– Да назови мне хоть имя нового хозяина, мне же нужно предводителю сообщить!

– Не знаю я. Да и вам знать незачем. Вот приедет – сам скажется, если надо. Чай, не подневольный человек!

«Атаман» угрюмо замолчал. Поняв по его лицу, что больше ничего не добьется, Павел кивнул Елене, и они двинулись прочь от ворот. Разбойничьи мужики настороженно смотрели им вслед, пока они не скрылись за поворотом аллеи. Только оказавшись на открытом месте за деревней, Елена немного придержала лошадь и облегченно вздохнула.

– Уф, ну и дела! – она развязала шляпные ленточки. – От такого приема у меня спина взмокла. С какой злобой они на нас смотрели! Будто мы собирались взять эту проклятую усадьбу приступом!

– Да уж, ничего не скажешь, оборону они держали стойко! – Несвицкий озадаченно усмехнулся. – И подумать только, какая сплоченность! Будто и не мужики вовсе, а привыкшие к дисциплине солдаты.

– Да вот это-то как раз и странно, – придержав лошадь, Елена взволнованно посмотрела на своего спутника. – Павел, я прожила в деревне почти всю жизнь. И мне хорошо известно: дворовые – что малые дети. Они ничего не могут без хозяйской указки. Если за ними какое-то время не присматривать, они мигом распояшутся. А эти мужики отнюдь не показались мне разболтанными. И заметьте: они были трезвы! По крайней мере, на ногах держались твердо. А… зачем им это, если хозяина все равно нет? Пока нет хозяина или управляющего – пользуйся свободой, пей, гуляй! Так рассуждает большинство дворовых.

– Та-ак, – Павел сосредоточенно наморщил лоб. – Значит, эта разудалая ватага под предводительством Степки Разина вела себя нетипично? Но послушайте, Элен! – вдруг в волнении воскликнул он. – Ведь это означает, что за ними кто-то присматривает! Но кто? Не тот ли самый «новый хозяин», которого они, по их уверениям, «не видали в глаза»?

– Не знаю, – растерянно отозвалась Елена. – Все это так странно, я совсем запуталась! Давайте поскорее вернемся домой, только в объезд, через поля. Я так напугана, что боюсь теперь ехать через этот мрачный лес. Дворовые девки говорят, что там живет колдунья.

– Ага, только колдуньи нам еще и не хватало для полного счастья! Хорошо, вернемся в Ловцы. Нужно успокоиться, привести в порядок мысли, а потом уже и думать, что делать дальше.

Сделав небольшой крюк в обход глебовских владений, Елена с Несвицким возвратились в Ловцы. В этот день Павел решил больше ничего не предпринимать: Елена и без того была слишком взволнована. Пробыв в Ловцах до обеда, он распрощался с хозяевами и отправился в Заречье, куда перебрался из Петровского, чтобы находиться поближе к Безякиным.

Глава 24

Заречье было большим зажиточным селом. В отличие от большинства окрестных сел и деревень его крестьяне были свободными и кроме хозяйства занимались различными ремеслами. Располагалось Заречье прямо у проезжей дороги, поэтому там имелся относительно сносный трактир с постоялым двором. В этом трактире, принадлежащем мещанину Тихону Васильичу Камневу, и остановился Павел.

Так как делать ему было нечего, он завалился спать в своем номере на втором этаже и проспал до самого вечера. Проснулся от назойливого стука в дверь. Удивившись, что его кто-то может здесь беспокоить, Павел отозвался на стук, потом быстро оделся и открыл дверь.

Перед ним стоял офицер лет тридцати, в помятой гусарской форме и щегольски наброшенном на левое плечо ментике. На лице гусара, поросшем трехдневной щетиной, выделялись лихо закрученные усы и широкий покрасневший нос, выдававший любителя горячительных напитков. Из-под волнистого светло-русого чуба заинтересованно поблескивали мутноватые синие глаза.

– Ротмистр суздальского гусарского полка Александр Градов, – представился гость, ловко прищелкнув каблуками и довольно неловко покачнувшись при сем изящном маневре. – Пришел просить вас составить мне компанию за ужином. Если возражений не последует, не изволите ли назвать ваше имя и полк?

Павел представился, и ротмистр тут же откланялся, сообщив, что будет ожидать внизу. Бросив взгляд на часы, Павел огорченно вздохнул. До ночи было еще далеко, а он уже успел выспаться. «Что ж, по крайней мере, будет, чем время занять», – подумал он, натягивая форму.

Ротмистр Градов сидел в дальнем углу просторной залы. Стоявшая перед ним кружка пива была наполовину пуста. Павлу сразу бросилось в глаза отсутствие закуски и та странноватая осторожность, с которой ротмистр потягивал пиво. При этом на его лице застыло мучительное выражение человека, страдающего от жажды и не имеющего возможности в полной мере ее утолить. «Все ясно, – смекнул Павел. – Наш гусар прожился до нитки и теперь ищет случая попировать за чужой счет. Ладно, поддержим брата офицера».

Подойдя к Градову, он без долгих колебаний предложил отметить знакомство и заказал обильный ужин на двоих. Ротмистр тотчас ожил, воспрял духом, а после двух стопок гданьской водки и вовсе развеселился. В ход пошли забавные анекдоты, пикантные истории из гусарской жизни. Затем решили устроить перерыв в трапезе и засели за карты. Пребывавший в благодушном настроении Несвицкий позволил новому знакомому обыграть себя на двести рублей, после чего тот проникся к нему самыми теплыми чувствами и принялся изливать душу.

– Представляешь, князь, – жаловался он, попыхивая трубкой, – третью неделю сижу здесь безвылазно, словно хорек в норе. Ни денег, ни должного уважения… – он хмуро покосился в сторону стоявшего за стойкой хозяина. – Этот пройдоха Тихон, так его и разэтак, натуральная вражина. Вообрази: не хочет кормить в долг. Да где же это видано, чтобы русскому офицеру на слово не верили? Говорю ж ему: будут деньги. Не сегодня, так завтра будут. Не верит, – ротмистр возмущенно замолчал.

– Да не бери ты в голову, Сашка, – успокаивал Павел. К этому времени он тоже успел опьянеть и теперь искренне сочувствовал гусару. – Хочешь, я тебе одолжу? Отдашь, когда будут, а нет, так после в Петербург пришлешь. Что мы, не сочтемся что ли? Свои же люди, в конце концов!