от границ своей страны, топтался на одном месте, теряя солдат, и был вынужден признать свое поражение. Напасть и проиграть из-за своего бессилия перед противником — это настоящий позор. И затем я нанес ему личное оскорбление, забрав себе в жены его любимую дочь, — Бахирон повернулся к Джоанне. — Его вторжение в Алокрию — это всего лишь вопрос времени. Он не упустит такой шанс.

— Я могла бы поехать в Фасилию и поговорить с ним…

— Нет! И думать не смей! — выкрикнул король, но сразу же взял себя в руки, увидев испуганное лицо своей жены. — Прости. Я не могу рисковать тобой и нашим ребенком.

— Тогда что ты будешь делать? Если отец действительно собирается напасть, то он уже собирает армию. Он без особого труда сможет разгромить Алокрию и республику по отдельности, у нас просто нет времени, чтобы договориться о совместном противостоянии Фасилии. Да и будет ли тебя слушать Мария? В своем фанатизме марийцы видят в тебе лютого врага…

— У меня нет иного выхода. Придется заставить их слушать меня.

Джоанна молча наблюдала за своим мужем. Он снова стал прежним, после столь длительного уныния из-за неудач Комитета в достижении мира и согласия между Марией и Илией. В его осанке ощущалась твердая уверенность, кажется, он только что принял для себя важное решение. Но все ли последствия он учел?

Бахирон вызвал слугу, и когда услужливый старичок вошел в покои, король обратился к нему:

— Приведи четырех писарей.

Слуга поклонился и резво отправился выполнять поручение. Обычно королева покидала кабинет мужа, когда он занимался делами, но на этот раз, прежде чем уйти, она спросила:

— Ты собираешься атаковать Марию?

— Свою землю не атакуют, а возвращают, — ответил Бахирон, задумчиво разглядывая королевский перстень с гвоздикой, символом восточной провинции. — Ты права, капризный ребенок может навредить себе. Ради его же блага его стоит наказать, как бы я ни хотел этого избежать.

— Ты так внезапно принял это решение…

— Нет, я думал над этим уже не один месяц. Но только сейчас понял, что невозможно дальше тянуть время. Нельзя заставить людей думать правильно, но можно заставить их поступать правильно.

— Но как же Комитет, сдерживание гражданской войны? Ты хочешь свести на нет весь труд по мирному воссоединению Алокрии?

— Пойми, Джоанна, Фасилия угрожает нам больше, — возразил Бахирон. — Я хочу с минимумом жертв провести одну короткую атаку на Марию. Но только для того, чтобы противостоять внешним врагам. Я не собираюсь распускать Комитет, я хочу, чтобы затем мои верные комиты вернули мир в беспокойную Алокрию. Мне приходится применять силу, дабы марийцы услышали меня и Комитет.

— Ты выступишь против Илида, своего друга, — осторожно напомнила королева. — Ты готов на такой шаг?

Небо над Донкаром начало проясняться, редкие солнечные лучи опустились на город. Кольцо с гвоздикой в руках Бахирона мягко блеснуло при дневном свете.

— Если бы он не был ослеплен своими идеями и несбыточными мечтами, — произнес король с печалью в голосе. — Он бы понял меня и поступил точно так же. Поэтому руководить атакой на Марию буду лично я. Это мой долг и только моя ответственность. Я хочу лично встретиться с Илидом. Либо мы сможем договориться, либо у Алокрии останется только один отец.

Королева ничего не сказала в ответ, лишь нежно улыбнулась супругу. "Бахирон ни за что не убьет Илида, — подумала Джоанна, удаляясь в королевскую спальню, дабы оставить мужа наедине с серьезным решением. — Но и Илид не станет сражаться с ним. Я уверена, они смогут договориться, а остальное сделает Комитет. Вся надежда на комитов…"

Войдя в королевские покои, четверо писарей низко поклонились Бахирону и, ловко установив небольшие раскладные стулья и столики, приготовились записывать под диктовку. Пожилой слуга стоял рядом.

Король молчал. "Ты сильный и мудрый, — вспомнил он слова своей жены. — Ты способен принимать решения за тех, кто сам не в состоянии сделать выбор". Она права, кто еще способен принять ответственность за подобный поступок, если не он. Неужели именно Мур начнет гражданскую войну в Алокрии?..

Нет, война уже началась. Но воюют не Бахирон с Илидом, а илийцы с марийцами. В приграничных районах начались стычки между ополченцами и дружинами добровольцев, считающих, что правители их стран слишком затягивают боевые действия. В городах со смешанным населением вспыхнули беспорядки, марийцы ограбили несколько поместий богатых выходцев из Илии на востоке, а на западе илийцы устроили погромы марийских мастерских и ферм, убивая хозяев или изгоняя их с обжитых земель. Шла война, в которой воевали не армии, а простые люди. Бахирон положит этому конец, он сможет обойтись малой кровью. Одна сокрушительная атака на Марию — это цена, которую должна заплатить Алокрия, чтобы не впасть в пучину всеобщего безумия и хаоса безвластия.

Перья писцов негромко поскрипывали, пока король диктовал приказ четырем командующим королевской армией. Они должны были подготовить войска к наступлению под предводительством самого Бахирона Мура — он выдвинется к марийской границе, как только покончит с делами в Донкаре.

Когда писцы дописали последние строки, король внимательно перечитал текст приказа. "Что я творю… — Мур смотрел сквозь ровные строки и не мог поверить, что он лично продиктовал это. — Но так надо, я сделаю этот шаг. Сложно представить, какой станет Алокрия после него, но я уверен, что Комитет поможет мне вернуть в нашу страну мир и процветание. Я не могу больше смотреть на ее агонию, особенно когда над ней нависла угроза вторжения фасилийцев".

Бахирон кивнул, и писцы с поклоном удалились.

— Отправьте гонцов немедленно, — сказал король, передав слуге четыре свитка.

Глядя вслед уходящему старику, он прикрыл лицо руками и едва слышно произнес:

— Прости меня, Илид, мой старый друг и соратник…

Они оба виноваты в произошедшем, но верного решения тогда просто не существовало. Обстоятельства вынуждали идти на огромные риски и жертвы. Человеческие жертвы. Они не бывают большими или малыми, они просто есть и это всегда ужасно.

Оставшись в одиночестве в своих покоях, Бахирон схватился за голову и рухнул на колени. Король, воюющий против своего народа, отец, убивающий своих детей. Он тысячи раз убеждал себя, что так надо, что иного пути нет, но сомнения все равно терзали его душу. Но если этого не сделать, то погибнет намного больше людей. Неизвестно что сделает Кассий, когда кипящая тринадцать лет ярость и боль унижения выплеснется на алокрийцев, разобщенных и ослабленных. "Я должен силой подчинить себе свой же народ, иначе нельзя!" Впившись руками в волосы, он скрипел зубами, стараясь сдержать отчаянный вопль.

Внезапно все прекратилось. Бахирон ощутил