Штелеру, конечно же, не хотелось дотрагиваться до тела, из которого, кроме крови, вытекала еще какая-то желто-зеленая, вязкая субстанция. Но делать было нечего, не спорить же из-за подобного пустяка с тем, кто может легко оторвать голову от тела? Проклиная себя за то, что послушался Живчика и все же ввязался в эту непонятную авантюру, моррон нагнулся и взялся за ноги трупа. Он уже распрямлялся, когда на основание его шеи обрушился сильный удар, и мир перед глазами доверчивого простака мгновенно померк.

«Ну, вот и все! Отмаялся, умер!» – посетила Штелера страшная мысль, но тут же была опровергнута четырьмя неоспоримыми доказательствами, что он все еще жив. Карету тряхнуло на кочке, и по всему ноющему телу прокатилась волна боли. Покидая бренные оболочки, души не чувствуют ни ломоту в шее, ни резь в натертых веревками руках. Они вообще неспособны ощущать хоть что-то, происходящее вокруг. По крайней мере, так учила Единая Церковь, на чьих незыблемых канонах полковник был с детства воспитан. Вторым доказательством была громкая, грязная ругань мороха, видимо, сидевшего на козлах и кое-как управлявшего разогнавшейся на проселочном бездорожье каретой. Убийцы редко следуют за своими жертвами на тот свет, а значит, моррон пока пребывал на этом. Третьим аргументом являлся сам факт, что его крепко связали по рукам и ногам и куда-то везли. Обычно трупы перевозят лишь похоронных дел мастера, а уж если убийце и приспичило запрятать в другом месте бездыханное тело, то с какой стати связывать покойничка, да еще так основательно, так добротно и крепко? И четвертое, последнее, самое неопровержимое доказательство, что он пока не переместился в иной мир, – моррона просто разрывало на части от злобы и ужасно бесило собственное бессилие!

Карету неимоверно трясло. Ее подбрасывало на каждой кочке, а их на пути попадалось неисчислимое множество, и каждый раз карету накреняло то влево, то вправо, в результате чего лежащий на полу моррон то стукался головой о дверцу, то откатывался назад, обдирая подбородок и щеки об острые зазубрины давно не шкуренного и не крашенного пола. Штелер страдал от боли, его душила злость, но зато немного успокаивало обстоятельство, что он путешествует внутри экипажа, а не в том самом тесном, неуютном сундуке, где сейчас каталась и билась о стенки оторванная голова притворявшегося вампиром лазутчика. Хоть Висвел, бесспорно, и был беспринципным подлецом, но все же в его мерзкой душонке плескалась капля сострадания, а также и водилось представление о том, что живых нельзя помещать в один ящик с мертвыми. Одним словом, моррон хоть и ненавидел своего зловонного пленителя, но и испытывал к нему что-то вроде благодарности, поэтому хоть и поклялся непременно его убить, но решил, что сделает это не очень уж жестоко.

Экипаж вдруг стало меньше трясти, скорость заметно снизилась, послышались странные звуки: шуршание и потрескивание. Видимо, морох свернул с того безобразия, что называлось дорогой, и погнал лошадей полем, через заросли высокой травы. Не видящий, что происходит вокруг, и ориентирующийся лишь по звукам да силе толчков Штелер пришел к заключению, что их путешествие близится к концу. Он не ошибся, вскоре карета остановилась, а шустрый возница прыжком покинул козлы. До слуха моррона донеслись чьи-то шаги, потрескивание пламени, жадно пожиравшего сухие поленья костра, и незнакомые голоса: много голосов, никак не меньше пяти; не шепчущие, а звучащие в полную силу, а иногда и громко хохочущие.

– Ну, что, привез барашка?! Так тащи его сюда, к огоньку! Глянем вблизи на моррошу! – пробасил первый, явно принадлежавший самоуверенному, привыкшему распоряжаться и щедро раздавать ценные указания мужчине.

– Вы, симбиоты, морронину все равно не кушаете, так что пузенько свое подбери, Мосо, и нечего тут облизываться! А если меня подразнить вздумал, то я нежное мяско предпочитаю! Вот была бы Кива человечьей девицей, я бы ею полакомился, всласть укушался бы, – прозвучал красивый, мелодичный мужской баритон, немного подпортив концовку интонационной фразы мерзким хихиканьем.

– Отравился б, волчонок! У меня не только характер прескверный, – небрежно ответила женщина, уже привыкшая к плоским шуточкам мужчин.

– Ну, так где ж твой пленник, замухрышка?! Не ныкай добычу, дай нам на нее подивиться! Чай, не сожрем! – настаивал толстяк по имени Мосо.

– Пока Валдар не приедет, пускай в карете полежит! А то рожи ваши паскудные узрит и с перепугу обделается! – проскрипел голосок мороха.

– Так это ж тебе, дурачина, выгодно! Будет тебе десерт! Вкусный, мням-мням! – прогнусавил новый голосок и тут же потонул в хоре дружного хохота.

– Ой-ой, заржали, кони ретивые! – по всей вероятности, кривляясь и корча рожи, произнес старикашка, когда смех чуть-чуть поутих. – Смотрите, пасти с натуги не порвите! А те, Мосо, могу на голову твоего дружка дать глянуть! Вона она, в сундуке валяется!

– Себе оставь! Можешь заместо своей тупой башки пришить! Сколько раз те повторять, что прихвостни Кевия мне не дружки?! Еще раз услышу, вздую, как солдат прачку! – обиделся толстяк и, судя по последующим звукам, швырнул в мороха чем-то тяжелым, но тот увернулся, и пострадала невинная жертва.

Некоторое время сидевшие возле костра ругались между собой. Кто-то, видимо, пострадавший, проклинал неповоротливого, косоглазого Мосо. Кто-то отчитывал мороха, встав на защиту покинувшего ряды симбиотов толстяка. Остальных представителей нежити более интересовал актуальный вопрос: куда же запропастился Валдар? Близилось утро, небо уже чуток посветлело, и через час-другой должно было взойти солнце, с которым у некоторых членов отряда были «особые», не очень приятные отношения.

– Чо раскудахтались, как глупые квочки?! – решил восстановить пошатнувшуюся дисциплину морох. – Раз Валдар с Лорой задерживаются, значица, на то причинки имеются. Чо трепыхаться-то без нужды?! Без них дело всяк не начнется! А коль кто тут за шкурку свою трясется, лучиками солнечными ее подпалить не хочет, тот пущай в карете спрячется али в сундук, к башке симбиотской! Заодно пущай и кровушку со стенок сундучка слижет! И ему пропитание, и другим польза – чистота!

– Язык бы тебе оторвать, помойная образина! – недовольно прогнусавил один из членов отряда, видимо, вампир. – Если симбиоты с этим делом благим не справятся, сам, когда все закончится, за него возьмусь!

– Ой-ой-ой, как страшно! Ужо обделался с перепугу! – закривлялся морох, сопроводив свой противный голосок непристойными звуками, вызвавшими у присутствующих шквал негативных, бурно проявляемых эмоций.

Омерзительная и низкая выходка старика не ограничилась лишь безобидным сотрясанием воздуха. Послышался топот и чертыхания, члены небольшого отряда разбегались от костра, спасая свои чувствительные носы от резких, удушливых ароматов. Моррону тоже вдруг стало нехорошо, и его слегка затошнило. Один только Мосо не покинул своего места и громко гоготал, прокомментировав прискорбный инцидент по-солдатски задорно и просто: «В зловонном теле – зловонный дух! А иному откуда взяться?!»

– Ладно, болезные! Посколь у вас всех носохлюпальники такие нежные и к благовониям не приученные, я вас щас порадую, зрелищем небывалым потешу! – примирительно заявил старичок, распахивая дверцу кареты. – Глядите, нигде такого не увидите! Ни один бродяжий аллюзиониста такого не покажет! Морроша полоненный и повязанный! Нате, глазеть глазейте, но лапищами и прочами анструментами не трогать!