если еще добавить к этому то, что чин конюшего после опального Федорова принял М.В. Глинский, то мотив, а значит, и виновники этих казней становятся еще более явными. Круг замкнулся – клан Глинских к началу 1547 г. вернул себе если не доминирующие, то, во всяком случае, далеко не последние роли при дворе Ивана Васильевича.

Ситуация при дворе юного великого князя на время стабилизировалась и от прежнего неустойчивого равновесия, которое было характерно для него после падения Андрея Шуйского, ничего не осталось – но ненадолго. Правда, сами Глинские об этом еще не знали и праздновали победу.

Новую расстановку сил при дворе зафиксировал свадебный разряд Ивана Васильевича (к нему мы вернемся чуть позже). Брак великого князя – дело серьезное, требующее основательной подготовки, и мы уже видели, какое значение ему придавали бояре в переписке с иностранными дворами. Сам ли Иван принял решение, что ему пора жениться, или же эту идею ему внушил кто-то из его окружения – на этот вопрос дать однозначный ответ сложно, если вообще возможно. Однако так или иначе, но 13 декабря 1546 г., на следующий день после скоростремительного возвращения из поездки на Северо-Запад, Иван явился к митрополиту Макарию и советовался с ним относительно брака.

На следующий день Макарий собрал у себя Боярскую думу, включая также и опальных бояр («по митрополиче по них посылке», – подчеркнул летописец, выделяя тем самым самостоятельную политическую роль Макария). На это совещание прибыл и сам государь, и по итогам собрания «с митрополитом все бояре у великого князя были, и выидошя от великого князя радостны»[419]. Оставим на совести летописца пассаж насчет радости бояр от того, что им стало известно о намерении великого князя жениться, ибо брак Ивана неизбежно должен был внести существенные коррективы в расстановки фигур на придворной политической арене, а значит, неизбежен был и новый раунд политической борьбы. Вопрос теперь стоял следующим образом – кто будет избранницей великого князя и, соответственно, какие люди, семьи и дома будут после свадьбы претендовать на свое место под придворным солнцем.

Ситуация прояснилась (правда, лишь отчасти) 17 декабря, когда у великого князя собрались Боярская дума и митрополит Макарий. Выступая перед собравшимися, Иван заявил буквально следующее (конечно, летописец сохранил для потомков не протокольную запись речи великого князя, но, надо полагать, суть ее он передал точно): «А помышлял есми женитися в ыных царствах, у короля у которого или у царя у которого. И яз, отче, тое мысль отложил, в ыных государьствах не хочю женитися для того, что яз отца своего государя великого князя Василья и своей матери остался мал, привести мне за себя жену из ыного государства, и у нас нечто норовы будут розные, ино межу нами тщета будет. И яз, отче, умыслил: хочю женитися в своем государстве»[420].

Это решение было одобрено собравшимися, и 19 декабря великокняжеские бирючи объвили, что «по великого князя приказу во все городы во все приказы розослали х ключником, которым села дворцовые приказаны, и ко всем посельским грамоты. А велено им з женами к Москве быти на рожество Христово к великого князя радости, а, приехав, явитися им велено казначею Федору Ивановичю Сукину да диаку Якову Григорьеву сыну Захарова…» (брату дьяка Василия Гнильевского – В. П.)[421].

Как мы можем увидеть, Иван (и его советники) решил последовать примеру своего отца, который точно так же устроил смотрины своей будущей невесты больше сорока лет назад (и здесь, кстати, можно провести аналогии с обычаями византийского двора). 22 декабря в грады и веси отправились великокняжеские эмиссары, «окольничие и княжата, и боярские дети сверстные, и диаки введеные и дворцовые», с наказом провести на местах смотрины дочерей князей и детей боярских на предмет выбора будущей невесты для великого князя. Обращает на себя внимание тот факт, что составитель летописи отдельно выделил новгородскую «посылку», подчеркнув тем самым особый статус Новгорода в Русском государстве[422]. Дочерей же придворных Иван смотрел самолично и сделал выбор, вручив платок и кольцо Анастасии Захарьиной, дочери Романа Юрьевича Захарьина (младшего брата влиятельнейшего боярина Василия III и «триумвира» М.Ю. Захарьина), умершего около 1535 г.[423]

Теперь глянем на свадебный разряд Ивана Васильевича 3 февраля 1547 г., благо он сохранился, и посмотрим, кто в нем играет заглавные роли в окружении великого князя. Понятно, что ближайшие родственники Ивана Васильевича, его брат Юрий и двоюродный брат Владимир (сын Андрея Старицкого) вместе со своей матерью Евфросиньей играли на свадьбе заглавную роль – иначе и быть не могло, раз уж Иван и его советники держались курса на примирение двух оставшихся ветвей дома Калитичей. «Дружками» жениха были князь Д.Ф. Бельский и боярин И.М. Юрьев Большой (второй сын «триумвира» М.Ю. Захарьина и двоюродный брат невесты) с женами, а со стороны невесты «дружками» были псковский наместник князь И.И. Пронский Турунтай с женой, жена окольничего В.М. Тучкова (сам Василий Тучков, сын боярина и «децемвира» М.А. Тучкова, накануне «убился с лошади» и на свадьбе не присутствовал) и М.Я. Морозов, сын еще одного «думца» времен Василия III Я.Г. Поплевина-Морозова. Клан Глинских был представлен на свадьбе Анной Глинской, бабкой Ивана Васильевича, М.В. и Ю.В. Глинскими, а также их женами. Однако дом Захарьиных на свадьбе выглядел более внушительно – кроме боярина И.М. Юрьева Большого присутствовали брат невесты Д.Р. Юрьев, братья И.М. Юрьев Меншой и В.М. Юрьев, а также жены П.Я. и В.Я. Захарьиных. Влияние клана Шуйских, как показывает разряд, упало, и весьма основательно – согласно разрядной записи, «у постели» была вдова В.В. Шуйского (правда, она была вписана в разряд вперед жен князей Ю.В. и М.В. Глинских)[424].

В целом же, говоря о расстановке сил при дворе в начале 1547 г., можно, пожалуй, согласиться с мнением М.М. Крома. Анализируя состав участников великокняжеской свадьбы, он пришел к выводу, что «в целом свадебный разряд зафиксировал своего рода равновесие между родственниками царя по материнской линии, Глинскими, и его новыми свойственниками – Захарьиными-Юрьевыми»[425], с той лишь поправкой, что это шаткое равновесие уже тогда клонилось в сторону дома Захарьиных-Юрьевых. Старомосковское боярство сумело потеснить в борьбе за влияние на юного государя и собственно русских княжат, и не допустило чрезмерного возвышения литовских выходцев. И фраза, произнесенная Иваном Васильевичем насчет того, что не стоит жениться на иностранке (намек на браки его прадеда, деда и отца?), уж не Захарьиными ли она была вложена в уста юного великого князя?

Впрочем, в конце 1546 – начале 1547 г. семейство Глинских при дворе чувствовало