себя вполне уверенно. Князь Михаил сопровождал Ивана в его осенней поездке по городам Северо-Запада, причем в Псков именно он сопровождал великого князя, тогда как брат Ивана Юрий и двоюродный брат Владимир Андреевич остались в Новгороде[426]. Устойчивость положения клана подтверждает и летописная запись о венчании Ивана Васильевича на царство 16 января 1547 г. Если все прочие бояре в ней проходят, что называется, списком, то братья М.В. и Ю.В. Глинские выделены особо – Юрий Глинский осыпал Ивана «денгами златыми» по окончании церемонии венчания, а Михаил, пожалованный по такому случаю в бояре и конюшие, носил за Юрием «мису… злату со златыми денгами»[427].

Безусловно, венчание Ивана на царство и его женитьба носили знаковый характер, и эти события должны были подчеркнуть изменившийся статус юного государя. Венчанный на царство и женившийся государь теперь как будто окончательно стал взрослым и взял власть в свои руки. Однако действительно ли венчание и вступление в брак изменили отношение Ивана к государственным делам? В самом ли деле они превратили его в подлинного, «прямого» государя, который взял бразды правления в свои руки и твердо удерживал их все последующие годы своего правления?

Единства мнений среди историков по этому поводу нет, равно как расходятся исследователи во мнениях относительно того, кто стоял за спиной у юного государя, когда тот объявлял о своем намерении вступить в брак, когда принималось решение о его венчании. Так, например, А.А. Зимин, а вслед за ним и Р.Г. Скрынников, полагали, что хотя Макарий и сыграл важную роль в организации венчания Ивана Васильевича на царство, тем не менее инициатива в этом вопросе принадлежала Глинским[428]. «Коронация Ивана Грозного отвечала кастовым интересам группировки Глинских, пытавшихся прикрыться фигурой молодого царя для проведения своекорыстной политики, – писал А.А. Зимин, – которая немногим отличалась от политики их предшественников»[429]. На наш взгляд, в этих построениях есть один изъян – если политика «правительства» Глинских (а оно, это «правительство», существовало ли?) мало чем отличалась от политики предыдущих «правительств» Бельских и Шуйских (которые также существовали ли?), то зачем было городить огород с венчанием? Однако если Макарий был «третьей силой» в придворных интригах и стремился играть самостоятельную политическую роль, то как раз именно ему как организатору и реализатору всей этой затеи такой шаг был весьма выгоден с точки зрения укрепления своих позиций в ближайшем окружении юного государя. А если же мы вспомним о том, что Макарий был еще и весьма книжным человеком, то его первостепенная роль в венчании практически не вызывает сомнения – только он мог выдвинуть эту идею и придать ей соответствующие зримые формы. Ну а Глинские – Глинские (как, впрочем, и другие бояре, да и дьяки), как нам представляется, исходили из принципа «чем бы дитя не тешилось», лишь не пыталось реально управлять страной.

С браком же Ивана Васильевича все представляется более простым – если поставить классический вопрос qui prodest, кто больше других выиграл от этого брака, то выгодоприобретатели (если не считать самого Ивана, который на самом деле был в восторге от своей невесты), а значит, и инициаторы его очевидны – это клан Захарьиных-Юрьевых. Любопытно, но при анализе скупых летописных свидетельств складывается четкое впечатление, что Захарьины смогли провести хитроумную многоходовую интригу. Они не только сумели устранить потенциальных внешних конкурентов, подкинув Ивану мысль о нежелательности брака с иноземкой, но и под прикрытием тумана с организацией всероссийского выбора государевой невесты сделали так, что юный государь сделал свой выбор в пользу Анастасии Юрьевой. В том, что такая интрига вовсе не представляется невозможной, убеждает история с неудачной попыткой Михаила Федоровича жениться на Марии Хлоповой, а Алексея Михайловича – на Евфимии Всеволожской. Невесты оказались не ко двору, и оба брака были успешно расстроены их могущественными противниками[430].

Но все же, как быть с переменами в отношении Ивана, теперь уже царя, к государственным делам? А никак – юный царь, нашедший свою любовь, меньше всего думал о том, что теперь он не только счастливый молодожен, но и правитель сильного государства, по статусу своему равный османскому султану и императору Священной Римской империи германской нации. Сразу после венчания он отправляется в поездку в Троицу поблагодарить своего небесного покровителя, и точно так же спустя две недели после свадьбы вместе с братом и молодой женой снова отправляется в Троицу, но уже не на три дня, а на две с лишком недели, с 17 февраля по 5 марта[431]. С началом же весны, когда в столице участились пожары, Иван с Анастасией перебрался за город, и здесь, в селе Остров, произошел случай, наглядно показавший, что ни венчание на царство, ни бракосочетание пока никак не сказались на отношении Ивана к государственным делам. 3 июня 1547 г. к нему явилась делегация псковичей с челобитной на псковского наместника князя И.И. Пронского Турунтая (того самого «дружки» невесты Ивана, который, к несчастью для псковичей, был в это время в фаворе при дворе). О том, что было дальше, сообщает псковский летописец. Он с горечью писал, что его земляки попали юному государю под горячую руку, и он их «бесчествовал, обливаючи вином горячим, палил бороды и волосы да свечою зажигал, и повелел их покласти нагых по земли». От еще больших мучений (а может, и смерти) псковичей спасло известие о падении колокола Благовещенского собора, и царь поспешил в столицу[432]. Ивану было недосуг заниматься делами, приличествующими государю, – вершить суд и защищать малых сих от притеснений со стороны сильных мира сего. У него не нашлось времени «управити» свою отчину Псков в конце 1546 г., и сейчас попытка псковичей вручить ему челобитную с жалобами на самоуправство наместника вызвала у юного царя раздражение и вспышку гнева. Нужны были великие потрясения, чтобы Иван, наконец, взялся за ум и начал исполнять свои обязанности не только на словах, но и на деле.

И такие потрясения не замедлили последовать в самом скором времени.

4. «Вниде страх в душу мою и трепет в кости моя, и смирися дух мой…»: великий московский пожар и бунт 1547 г

Серия московских пожаров весны – лета 1547 г., больших и малых, завершившаяся грандиозной огненной бурей 21 июня, и последовавший за ними московский бунт (единственное, кстати, масштабное социальное движение в годы правления Ивана Васильевича), с давних пор занимают в летописи правления Ивана IV особое место. Не все историки согласны с тем, что новая эпоха в жизни великого князя и государя