Пепел надумал вернуться к занятному столу. Увлек Любу в том направлении, развлекая шутливым трепом. Остановился в нужном месте, договорил анекдот про прогульщиков и в тему показал сквозь прозрачную стенку на тот самый стол.

– Вот и у вас, смотрю, прогуливают. Нигде дисциплины нет.

– Мне бы так прогуливать! – В возгласе Любы были и зависть, и злость. – Слышали про конкурс «Евровидение»? Вот там и прогуливает наша Маша.

– Поет, что ли? Или в подтанцовке?

– Издеваетесь? Тусуется в составе нашей делегации. Так сказать, группа поддержки, составленная из околомузыкального народа. Можете по телеку полюбоваться. Сидят в зале люди, машут российскими флажками. Я бы тоже не отказалась.

– А когда у нас конкурс?

– Конкурс завтра ночью.

– Значит, послезавтра вы узнаете все закулисные евробайки. Завидую.

– Ага, что она, дура – так быстро возвращаться назад? Она просидит в Риге еще дня три. А этими вашими байками я вот так сыта. – Люба провела маникюром по горлу. – Хотите, расскажу, почему на самом деле Фоменко укатил в Москву, а «Она прошла, как каравелла, по зеленым волнам…» вернулся из Израиля?

– Хочу, – сказал Пепел. – А где, кстати, у вас тут кофейку можно испить, графиня?

За байками и о Маше порасспрашивает. Об этой Маше ему вдруг захотелось узнать как можно больше. Похоже, интер-р-ресная девочка... А еще предстояло выспросить, во сколько закрывается продюсерский центр «Башетунмай», да как охраняется. И не только выспросить, а и самому шеей повертеть, чтобы потом без свидетелей прокрасться к Машиному компьютеру и невосстановимо вывести технику из строя, вместе с хранящимся там пока так и никем не прочитанным электронным письмом Акелы.

Тогда Сергей останется единственным носителем этой информации.

* * *

Дом напротив.

Попытки еще раз, и уже лично, опросить ближайших соседей покойного Семена Моисеевича дали пшиковый результат.

Второй этаж.

Не смотря на то, что капитан по три раза перед каждым жильцом веерил фотографии самых распоследних злодеев из картотеки плюс фотку Кудрявцева по гражданке, что уже само по себе являлось нарушением строгих инструкций.

Квартира двадцать четыре.

Даже те из соседей, кто «чего-то смутно видел», тупо пожимали плечами. И вот теперь капитан Иннокентий Вернидуб отправился расспрашивать жильцов дома напротив.

За дверью противно резко дзынькнул звонок, такие звонки, по опыту капитана, чаще всего устанавливали в склочных многодетных семьях. Но открыла дверь не растрепанная мегера в заляпанном борщом затрапезном халате, а внятная дама лет пятидесяти, похожая на школьного завуча.

Капитан хотел без спросу ввинтиться в квартиру, да обломила цепочка. Явно новенькая, но это легко объяснимо. Когда в соседнем доме случается убийство, жильцы кидаются в меру разумения обустраиваться средствами безопасности.

– Я вас слушаю? – надменно изрекла дама. Точно, завуч, даже прическа из прошлого, этакий выпестованный шиньон, а костюмчик – ветхозаветный, но хорошо сохранившийся крепдешин.

– Из милиции.

– По поводу?..

– По поводу произошедшего в соседнем доме уголовного преступления, – в пятидесятый раз за день повторил Вернидуб, гадая, не натер ли уже мозоль на языке. – Вы обязаны ответить на несколько вопросов! – Здесь важно вести себя нагло, построй капитан фразу: «Вы не согласились бы ответить»..?, стопудово нарвался бы на гордое «Нет!».

– Какого преступления? – сделала невинные глаза гражданка. Типичное нежелание населения способствовать следственной работе.

– Не притворяйтесь, будто не в курсе. – Капитан чуть не добавил грубое слово «мымра». – Цепочку второго дня поставили?

– А у вас есть удостоверение?

Было бы хуже, если бы дама воспользовалась растиражированным дрянными газетенками советом затребовать с официального гостя телефон службы, и долго и муторно звонила бы туда и выясняла, числится ли там таковой капитан, не на месте ли он в данный момент, и может ли он гипотетически находиться сейчас перед дверью номер двадцать четыре.

Демонстрации удостоверения хватило. Дама сбросила цепочку.

– Мы будем говорить в прихожей?

– Проходите на кухню, только обувь снимайте, вот шлепанцы.

На кухне царила образцовая чистота и гордая бедность. Единственным не совсем аккуратным предметом выглядела стопка бесплатных газет с объявлениями об обмене. Верхняя страница была часто исчиркана карандашом. (исчиркана подчеркиваниями – страдает фоника) "Ой, как нас напугало убийство, съехать мечтаем, – поставил диагноз капитан. – "А денежек-то гуль с маслом, это мы понимаем?.

– Маргарита Антоновна, – продемонстрировал капитан, что знает имя хозяйки, – что вы можете сообщить по интересующему нас делу? – И без спросу освоил табурет.

– То, что и все, – в ответ на наглость тут же собралась дать бой «нахалу при исполнении» хозяйка квартиры.

Капитан понял, что выбрал неправильный тон:

– Вот, смотрю, у вас газетки по недвижимости, вы извините, что я официально в душу лезу, это просто служба. Да ведь понимаю, что никто ничего... Начальство требует раскрываемости... А недвижимость... Я сам с этим так намаялся, пока хорошего маклера не встретил. Он мне устроил вариант обмена с Гражданки на Шотмана, из двухкомнатной в трехкомнатную без всякой доплаты. Причем, там у меня до метро было – пять минут, а стало семь...

Маргарита Антоновна оттаяла в один миг. Сначала растворилась гневная складка на лбу, затем ресницы перестали торчать колом и как бы распушились. Затем уж и губы приобрели живой оттенок.

– Я вам не верю, – пророкотала она в манере соблазняемой тенором оперной певицы.

– А какой мне резон врать? Я с вами быстренько протокол составил, и мы разбежались, как в море чайные клипера. А вот телефон маклера хорошему человеку оставить могу.

Вообще-то только в кино следак сам бродит-ходит-шатается по квартирам возможных свидетелей и опрашивает, опрашивает, опрашивает, не видели ли чего, граждане добропорядочные, имеющего касательства к делу. В реальности же следак не слазит с кабинетного стула, как Илья Муромец до истечения тридцатитрехлетнего возраста с печи, и только повесточки рассылает. Конечно, если следак просто отрабатывает скудную зарплату, и лишний глухарь ему – как с гуся вода. Но если у следака появился влиятельный покровитель, посуливший в случае успешной операции перевод в Первопрестольную и непыльную работу в суровой должности, с гораздо более ощутимыми полномочиями и деньгами, то можно и ногами поработать.

– Вы чаю не хотите?

– Не помешает. А вы в какой район перебраться собираетесь? – развивал капитан жиденький успех.

– В центр бы хотелось, да не по карману, – робко зарделась дама.