– Ты… ты ведь ее сын… И ты мертв, – прошептал мужчина.

– Вы… духовидец? – потрясенно спросил Флинн.

Мужчина кивнул.

– Меня зовут Лютер, я новый муж твоей мамы.

– Я уже догадался. Но как, как вы поняли, что я ее сын?

– Твои фотографии стоят в нашей гостиной, – ответил Лютер. – Но она не знает, что ты мертв.

– И не должна узнать, – твердо сказал Флинн. – А что насчет вас? Ей известно, что вы духовидец?

– Нет, я не стал посвящать ее в такие подробности. Ей это ни к чему.

– Нам нужно торопиться, – быстро произнес Флинн, слушая, как от волнения стучит кровь в ушах.

Он намотал шарф, пропитанный «Слезами единорога», на левое запястье, бережно поднял мать на руки и понес ее к выходу, как вдруг услышал омерзительный смех. Во Флинна будто вонзились копья: он узнал этот смех.

– Нет-нет! Я не позволю вам убежать в разгар праздника! – воскликнул Безумный. – Вы же все веселье пропустите!

Флинн почувствовал на своей спине прожигающий взгляд одержимого, но не стал оборачиваться и поспешил к выходу. Распахнутые двери ждали его, и он вот-вот должен был покинуть храм с матерью на руках, но внезапно под потолком пронесся огненный вихрь, который ударился в витражные окна над выходом. Стекла потеряли твердость и буквально закипели, как карамель на раскаленной сковородке, и темно-коричневыми сгустками потекли вниз, отрезая путь к спасению. Капкан захлопнулся – теперь им не сбежать.

Аккуратно положив мать на ближайшую скамейку, Флинн шепотом сказал Лютеру не отходить от нее ни на шаг и повернулся лицом к алтарю. Безумный сидел на раме круглого витражного окна, в котором зияла огромная дыра с оплавленными краями. Он был одет в ту же неприметную толстовку и черные штаны, тлеющие над босыми ступнями. В руках он держал человеческий череп, охваченный алым пламенем.

– Бедный, бедный святоша! – прерывисто смеясь, произнес Безумный. – «Во всех нас иногда просыпаются демоны, но если мы не одержим верх в священной битве с ними, то весь мир погрузится во тьму. И тогда осветить его сможет только огонь наших пылающих душ, сожженных Творцом в Последний День за наши прегрешения», – повторил он проповедь отца Юстаса. – Это же надо! Взять и предсказать собственное будущее. Только вот вряд ли он думал, что его пророчество свершится именно сегодня.

Флинн опустил глаза, чтобы подтвердить страшную догадку. Как же он хотел ошибиться, но нет: на полу – в окружении потухших свечей – лежало обезглавленное тело отца Юстаса. Именно его череп Безумный сейчас вертел в руках.

– Ах, святоша, ты действительно осветил этот мир. Правда, не своей пылающей душой, а телом. Как думаешь, посыльный? Он мне благодарен за это? – обратился он к Флинну, вытаращив на него единственный глаз.

– Ты сумасшедший, – прошептал Флинн и мысленно произнес: «Шешан, помоги мне!»

И его правую руку наполнило слабое тепло. Он старался не смотреть на тело отца Юстаса, но сосредоточиться на чем-то хорошем никак не получалось: в ушах звенел смех Безумного. Хольда оказалась права: было невероятно сложно думать о чем-то светлом, когда вокруг творился настоящий ад на земле.

– Хочешь сразиться со мной, да? Если честно, у меня нет никакого настроения убивать тебя. Мне сполна хватило визга этих ханжей, которые чуть не выдавили друг другу кишки, пытаясь спасти свои жалкие шкуры, и ужаса в глазах моих огненных кукол. Как же я люблю наблюдать за тем, как они, лишенные возможности двигаться, горят. При этом чувствуют все, понимают все, но не могут и пикнуть, – с пугающим воодушевлением проговорил Безумный. – Так что шоу на сегодня окончено.

Флинн стоял перед тяжелым выбором. Ему была противна сама мысль о том, что этот одержимый снова ускользнет и продолжит жестоко убивать ни в чем не повинных людей. Но если у него сейчас все-таки получится вызвать Шешана и сразиться с Безумным, то он подставит под огонь отчима и беременную мать. Что же делать? Как поступить?

Безумный поднялся на раму и с гадкой ухмылкой спросил:

– О чем ты думаешь, посыльный? Неужели пытаешься вызвать своего напарника?

Флинн поднял глаза и хотел что-то ответить, но голос, прозвучавший в голове, остановил его:

«Молчи! Не отвечай ему, пусть уйдет», – приказал Шешан.

«Но тогда он снова начнет убивать, его нельзя отпускать!» – воспротивился Флинн.

«Если ты его сейчас не отпустишь, он убьет твоих близ-з‐зких», – ответил Шешан.

«Но!»

«Промолчать в нужное время – дорогого стоит. Поэтому – молчи!»

И Флинн послушался: он, прикусив язык, не произнес ни звука.

– Ты боишься меня? – с вызовом спросил Безумный.

Тишина.

– Не думал, что эта рыжая бестия возьмет под свое крыло труса вроде тебя.

И снова тишина в ответ.

– Шоу получилось потрясающим. Просто непревзойденным! – сам с собой разговаривал Безумный, вертя в руках пылающий череп отца Юстаса. – Даже как-то жалко заканчивать.

Рот Флинна наполнился солоноватым привкусом крови – настолько сильно он сжал зубы, чтобы не дать языку воли. Слова так и рвались наружу, но он понимал, что расплатиться за них, возможно, придется жизнями близких.

Безумный с самодовольной улыбкой развернулся. Кованая рама под его босыми ногами тем временем раскалилась докрасна.

– Слушай, а ты ведь, когда спас того безрукого уродца, прервал мое шоу на самом интересном месте, – сказал он, не поворачивая головы. – Ну, раз так, то вот тебе продолжение. Наслаждайся зрелищем, дрейфло.

Безумный засмеялся так громко, что его голос, наверное, мог бы заглушить звон колокола. Он через плечо бросил череп отца Юстаса и прыгнул в ночную мглу, давно опустившуюся на Инферсити.

Череп повис под потолком и начал медленно вращаться, распространяя вокруг себя дым и выплевывая языки алого пламени. Они, точно маленькие метеориты, падали вниз и вызывали пожар.

Флинн метнулся к двери слева от алтаря, молясь, чтобы она была не заперта: тогда у них появится шанс выйти через черный ход. Но ручка на тяжелой дубовой двери оказалась расплавленной, хотя сама древесина почти не пострадала. Он хотел выбить дверь плечом, но лишь вывихнул его.

– Черт, черт, черт! – прокричал Флинн и, пригнувшись, побежал к матери и Лютеру.

– Что будем делать? – спросил тот, с тревогой глядя на череп, плюющийся алым огнем.

– Надо переложить маму на пол и сделать какое-то укрытие, – быстро проговорил Флинн. – Помоги мне!

И они вместе осторожно опустили мать на пол, расположив ее между двумя скамейками – головой к стене.

– Так, помоги мне с этим. – Флинн указал на тяжелую портьеру рядом с выходом.

Они с Лютером подбежали к ней и сорвали с креплений (поднялся столб пыли), а потом, сложив в два слоя, натянули между спинками скамеек, соорудив нечто похожее на палатку. Флинн снял с руки белый шарф и хорошенько выжал его над портьерой, чтобы та хоть чуть-чуть пропиталась «Слезами единорога».