Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне слабо в это верилось, но давить на Дейзи сейчас было совсем ни к чему. Когда мы наконец выберемся отсюда, ей понадобится вся моя поддержка.
– Как так?! – переспросила я, уставившись на нее. – Дейзи, да это ведь безумно опасно! Как же ты… Впрочем, потом расскажешь… Но… что вообще происходит?
– Судя по всему, когда им стало понятно, что я не собираюсь отказываться от роли – даже после во́рона, записки и выжженной травы, они придумали план Б. И увезли меня сюда. Тут не так уж и плохо, разве что интернет совсем не ловит. Надеюсь, это скоро закончится. Я ведь… и подумать не могла, что все зайдет так далеко, – призналась она. – И до сих пор не верю… – ее голос дрогнул.
Я видела, что она едва сдерживает рыдания.
– Дейзи, – с ужасом сказала я. – Уже одно то, что твои же родные подсыпали тебе снотворное, просто за гранью добра и зла! Это зашло очень далеко, но теперь все позади. – Я огляделась. – Скажи, а ты тут одна?
– Нет, с дядей, – поправила она. – Родители, видимо, в Хорсшу-Бэе, чтобы никто ничего не заподозрил.
– Ах да.
Мне вспомнилось собрание в мэрии. Вспомнилось, как убедительно разыгрывала трагедию миссис Дьюитт. Вот уж кому надо было срочно покорять Голливуд и сниматься в кино вместо Мелани.
Я посмотрела на телефон. Сигнала почти не было – на дисплее отобразился всего один кубик. Дейзи не слукавила: тут и впрямь почти не ловила связь. Но я написала в 911 и попыталась скинуть свое местоположение родителям, Лене и Паркеру – на всякий случай.
– А теперь пора выбираться отсюда, – сказала я Дейзи.
Я взяла ее за запястье и повела к дверям, которые по-прежнему были распахнуты настежь. Дейзи поднялась по лестнице, а я последовала за ней.
Выйдя на солнечный свет, я испуганно застыла, услышав, как позади хрустнула веточка.
А потом все вокруг потонуло во мраке.
Когда я пришла в себя, голова невыносимо болела, а руки были крепко связаны за спиной.
– Что происходит? – спросила я. Язык едва слушался и двигался с трудом.
– Сбежать не получилось, – коротко ответила Дейзи.
Ее голос звучал слабо и глухо – тут-то я и поняла, что мне придется быть настороже за двоих. Я повернулась влево, на ее голос, и боль в голове только усилилась. Дейзи тоже привязали к стулу – старинному, кухонному, с высокой прямой спинкой. Кажется, такие я видела в каменной части дома, когда приезжала в гости, – но наверняка не помнила.
В помещении было до того темно, что я не могла разглядеть, одни мы или с нами есть кто-то еще… Но я чувствовала чужое присутствие – и довольно легко догадалась чье.
– Дядя Хортон?
– К вашим услугам.
Из тени вынырнул худощавый, похожий на огромного паука человек с керосиновой лампой. Свет падал ему на лицо, подчеркивая острые скулы и ввалившиеся щеки. Он удивительно походил на призрака.
Я торопливо огляделась, оценивая обстановку.
Привязаны к стульям.
Окон нет.
Одна дверь.
Дейзи.
Хортон.
Я попыталась высвободить запястья из веревки. Тщетно.
– Что вы вообще себе позволяете? – спросила я, стараясь держаться невозмутимо, несмотря на гулкий стук сердца в груди.
А ведь Дейзи и подумать не могла, что все зайдет так далеко. Увы, это был не предел.
– Милая моя, ты всегда была не в меру любопытной, – сказал Хортон. – Мы всегда считали, что Дейзи не стоит с тобой дружить.
– «Мы»?
Из тени вышла группка людей с такими же керосиновыми лампами. Что ж, пора еще раз оценить обстановку.
В толпе я узнала далеко не всех… но в самом центре я заметила родителей Дейзи. Выходит, они вовсе не уехали в Хорсшу-Бэй. Совпадение или они откуда-то узнали, что я близка к разгадке их тайны?
Я не без ужаса отметила, что на шее у миссис Дьюитт сегодня еще один платок с изображением птиц.
– Что ж, если кто и знает что-нибудь о проклятии Именин города, то это наверняка вы, – сказала я.
– Ах да, проклятие Именин, – начал мистер Дьюитт, прочистив горло, точно собрался зачитать наизусть монолог из какой-нибудь пьесы Шекспира. – По местной легенде – довольно туманной, впрочем, это весьма неслучайно, – однажды группка юнцов из самого первого поселения, обустроенного в этих местах, пропала без следа. Вот только люди, пересказывая эту легенду, всякий раз забывают упомянуть о том, что человек, обвиненный в случившемся…
– … носил фамилию Дьюитт, – закончила я за него.
Ну конечно! Как я раньше не догадалась. Теперь понятно, почему родственники Дейзи так не хотели, чтобы она участвовала в постановке.
– Именно так. Джонатана казнили несправедливо. Он был ни в чем не виноват! – Лицо мистера Дьюитта исказила ярость. Чувство было таким сильным, что ему даже пришлось прерваться.
Тогда рассказ продолжила миссис Дьюитт:
– С тех самых пор мы все несем на себе этот крест, крест нашего проклятия. Когда праздник в честь Именин города вновь учредили, Дьюитты поддержали эту инициативу. Нам пришлось это сделать, чтобы не потерять репутацию. Но со временем стало очевидно: праздник этот никогда не обходится без трагедий. И каждый раз, когда Дьюитты прямо или косвенно участвовали в постановке, случалась большая беда. Выходцу из нашей семьи ни в коем случае нельзя этого делать.
– Так вот в чем состоит проклятье? – спросила я, и по спине моей пробежал холодок.
Несмотря на возможные совпадения, едва ли то, о чем говорили Дьюитты, имело хоть какое-то отношение к потустороннему, нереальному миру. Скорее, к горю и унижению, через которое пришлось пройти этой семье. Но от мысли об этом становилось только страшнее.
– И вы сумели сделать так, что упоминания о нем исчезли из городских архивов и интернета?
Миссис Дьюитт улыбнулась мне ледяной, сдержанной улыбкой.
– Моя милая, ты даже не представляешь, какой мы обладаем властью.
Да нет, вполне себе представляю. Как и то, что передо мной стояли люди, верящие в проклятия. Уж они-то точно не стали бы себя убеждать, будто это только галлюцинация, увидев в зеркале заднего вида призрачные ноги.
– Кажется, я начинаю понимать, – сказала я. – Вы убрали все упоминания о проклятии из архивов. При этом Дьюитты так редко участвовали в праздничных постановках, что никто так и не догадался, в чем, собственно, суть проклятия.
– Недаром тебя называют настоящим детективом, – сказал мистер Дьюитт. – Все так. И в конечном счете эта история просто сделалась одной из городских легенд. И почти стерлась из людской памяти.