Ильяс ждал.

Рыжий сел, откинулся к стене, задумчиво рассматривая Ильяса так, будто только что увидел в первый раз.

– Ты хочешь мне отомстить. – Полуутвердительный тон не оставлял пространства для маневров.

Ильяс еле заметно кивнул.

– Я ДОЛЖЕН.

– Почему раньше не убил?

– Я… Мне тяжело это сделать.

– Что?

– Убить тебя.

Олег запрокинул голову к потолку, вздохнул полной грудью:

– В первые дни здесь, наверное, да, тяжело. Ты тогда салажонком был. Но сейчас, когда не одного ганса в ад спустил?

– Теперь тем более.

Рыжий всмотрелся в лицо собеседника.

– За все в жизни надо платить… – Он взял со стола «наган». – За все.

Ильяс еще раз прикинул шансы. Если вскочить и рвануть пистолет. Он может успеть, только…

«Наган» скользнул по столу под руку Ильяса. От удивления он схватился за рукоять вспотевшей ладонью.

Рыжий даже не дернулся:

– Может, ты и прав. За свою ошибку я заплатил жизнью. Твоя сестра отомщена. Но за свою жизнь, за свою ТУ жизнь, ты можешь спросить. И я отвечу. Долгов я никогда не любил.

Ильяс крутил в руке «наган». Рыжий ждал.

– Тебя как зовут? – спросил внезапно. – По-настоящему?

– Ильяс.

Он хмыкнул.

– Почти не соврал… Послушай, Ильяс, дай я докладную закончу. Утром самолет будет. Если долетит. Привезет боеприпасы, заберет Любу и доклад. Может, от этих бумаг будет больший толк, чем от всей нашей операции?

Ильяс кивнул. Олег тут же повернулся к столу и взял в руки карандаш.

Рукоять «нагана» лежала в ладони как влитая.

Долги?

Скрипел по бумаге карандаш. Ильяс сидел напротив пишущего человека и думал.

Долги?

– Ну, вот и все…

Олег откинулся к стене, подняв голову. Секунду спустя «наган» лег на стол рядом со стопкой исписанных листов.

– Ложился бы ты спать, командир! Самолет ребята и без тебя встретят, а тебе завтра свежая голова нужна.

Рыжий посмотрел на собеседника:

– А как долги?

– Какие?

– Семейные.

– За сестру кровь взята полностью. А мои личные вопросы – мое дело.

Рыжий посмотрел на Ильяса долгим взглядом, взял со стола «наган» и сунул в кобуру.

Утром, когда отряд выдвигался к месту, Ильяс вдруг понял, что изменилось в рыжем в последние дни. Тот перестал щуриться. Стал смотреть на мир широко открытыми глазами, не опасаясь света, крошек и комарья. Тому, кто умер, незачем бояться умереть снова.

А ведь рыжий ищет смерти…

Простая мысль, объясняющая многое. И отчаянную авантюрность их атак, и безмятежность ночного разговора. Ничто его не держит, нечего беречь, не к кому возвращаться.

А разве у него не все то же?

«Капли датского короля пейте, кавалеры.

Это крепче, чем вино. Слаще карамели.

Шум орудий, посвист пуль, звон штыков и сабель

Растворяется легко в звоне этих капель».

Видимо, что-то такое излучало его лицо, потому что Олег сдвинул шлем на затылок и заорал, перекрывая рев двигателя:

– По полю танки грохотали…

Танки так танки. Спорить не тянуло.

Телефон в углу блиндажа глухо брякнул. Кутепов оторвал взгляд от стопки с донесениями и вопросительно глянул на связиста. Тот, прижав трубку к уху, сосредоточенно слушал, затем поднял растерянный взгляд на командира.

– Товарищ полковник! Танк!

– Один? – усмехнулся Кутепов.

– Наблюдатель говорит: наш танк! Движется по направлению к передовой из немецкого тыла.

– Какой наш?! Их давно нет! – Кутепов вскочил и подошел к связисту. – Кто на НП?

– Ефрейтор Прохоров…

– Дай! – Полковник выхватил трубку и прижал к уху. – Здесь первый! Что за танк?

– Наш! – услыхал он искаженный мембраной голос. – Советский!

– Уверен?

– Так точно! «БТ» – такой, как у танкистов на петлицах. Звезды на башне. Маленькие, красные, но я разглядел.

«Провокация? – подумал Кутепов. – Захватили наш танк и под этой маркой хотят прорвать оборону? Очень даже может быть. После недавних боев они не на такое готовы».

– Один танк? – уточнил у наблюдателя.

– Так точно! Только…

– Что?

– Он прицеп за собой тянет.

– Какой?

– Вроде тракторная тележка. В кузове люди. Форма защитная, значит, наши.

«Черт! – мысленно выругался Кутепов. – Час от часу не легче! Что они задумали?»

– Я скоро! – сказал связисту, возвращая трубку. – Станут искать – на НП!

Согнув голову в дверях, полковник вышел из блиндажа. Связист проводил его взглядом и закрутил ручку аппарата.

– Прохоров! – шепнул в микрофон. – К тебе сам!..

Полковник выбрался из траншеи и огляделся. На поляне, у края которой был вырыт блиндаж, царила суета. Воспользовавшись передышкой в боях, люди занимались насущными делами. В мелком подлеске застыли полуторки с откинутыми бортами – из них выгружали ящики с боеприпасами. Грузовики пришли ночью, ночью и уйдут. В небе темно от немецких самолетов, за одиночными бойцами гоняются, что говорить о машинах? Цепочка бойцов принимала ящики на плечи и тянулась по тропинке к линии обороны. У носилок, составленных рядами в тени деревьев, суетились мужчины и женщины в белых халатах, наброшенных поверх формы – готовили раненых к эвакуации. Обратным рейсом грузовики повезут их на аэродром. Ночью прилетят самолеты, выгрузят боеприпасы и заберут раненых. В Могилеве госпитали переполнены… В стороне группа бойцов копала яму для нового блиндажа. Вытертые до блеска о землю штыки лопат так и мелькали в воздухе. Саперы тащили к яме спиленные стволы молодых сосен – для наката. Пахло бензином, йодом, ружейной смазкой, но все перебивал густой аромат растопленной на солнце смолы. Июль, жара…

Велев охране оставаться на месте, полковник пересек поляну и подошел к высокой сосне, росшей у самой опушки. К стволу дерева были прибиты короткие перекладины из толстых веток – лестница. Рядом струился по чешуйчатой коре и пропадал в кроне телефонный шнур. Кутепов схватился за смолистую перекладину и подтянулся. Лезть предстояло высоко, но крепкий, жилистый полковник продвигался быстро. Под кроной дерева, в развилке веток, располагался НП – настил из досок с перилами, тщательно замаскированный сосновыми лапками. Кутепов взобрался на помост. Наблюдатель бросил руку к пилотке.