– Вася… Меня зовут Вася. И тебе я больше не командир. Понятно?

Неуверенный кивок.

– Ты замечательная девушка! Ты лучше всех! А теперь будь паинькой и слушайся докторов.

«И держись подальше от полудурков безбашенных! – добавил мысленно. – Нет, она, конечно же, супер. В нашем времени о такой только мечтать. Там бы я ее не упустил. На руках бы носил… И не думай! – спохватился я. – Здесь война, и длиться ей четыре года. Нам не уцелеть, по крайней мере мне. Пусть хоть она…»

Люба закрыла глаза и подставила губы. Осторожно коснулся их своими, затем чмокнул в щеки. Прильнула, я погладил спинку, слушая телом нежный трепет. По спине пошла теплая волна, захотелось сжать ее со всех сил и никуда не отпускать…

Она вздохнула и отстранилась.

– Вот! – вытянула из нагрудного кармана листок. – Это адрес мамы. Как появится возможность, напиши! Она сообщит мне адрес твоей полевой почты, и я отвечу. Хорошо?

Нет, ну ведь умница! Все продумала! Кивнул и взял листок.

– Побудешь со мной?

Я кивнул. Плечи наши соприкасались, ее здоровая рука лежала в моей. Молчали. Думали… Какое кому дело, чем я терзал свою голову в тот момент?! Мне было хорошо.

Все закончилось быстро. Прибежал посыльный: война не хотела отпускать своих пешек. Предстояло уточнить детали завтрашней операции – с командирами на линии. Чмокнул Любу в горячие губы – у нее начинался жар, встал и ушел. Не оглядываясь… Зашел к Кутепову и выпросил на пару часов его «Эмку», в штаб съездить. Надо было в глаза товарищу одному посмотреть. Ильяса не трогал. Он после случившегося на хуторе и так был не в себе.

* * *

Ильяс

Когда стало понятно, что «окно» нам не приоткроют, рыжий развернул танк обратно. Тыкаться в линию фронта без разведки, как с обрыва в воду прыгать – высока вероятность свернуть шею. Потому решили отойти. Скорее всего, рыжий опасался за Любу. Рассчитывал, что следующей ночью сумеет вызвать самолет и отправить свою радистку на большую землю без риска. Ну, почти без риска.

Возвращение вышло плохим.

За пару километров от хутора оставили танк и прицеп. По дороге умер один из раненых. Его и убитого закопали на месте. Радистку несли на самодельных носилках. Второй раненый ковылял сам, его задело на излете, пробило плечо, пуля застряла около кости. Рану туго перебинтовали, притянув руку к груди. Идти он мог. Когда до опушки леса, выходившей на хутор, оставалось метров двести, шедший первым Горовцов остановился.

– Дымом тянет.

Принюхались. Действительно, несло гарью.

Раненых оставили под присмотром Коли, дальше двинулись втроем: Леша Горовцов со своим МГ, рыжий и я. Вышли на опушку и встали. Хутора не было. Вместо домика, сараев и овина перед нами лежала груда дымящихся развалин, посреди которых высилась обугленная печь. Сад не тронули, только на ближайшей к дому яблоне повесили что-то.

– Как же так? – промямлил я, оседая.

Рыжий, ругаясь, крутил колесики бинокля, всматриваясь.

– Суки.

– За что их, ее? – Глупый вопрос вылез наружу. Я и сам знал, за что.

– Кто-то из селян сдал, – мрачно выдавил Горовцов. – Мы здесь примелькались. Немцы – не валенки тупые, два и два сложить могут. Раз долго по тылам катаемся, то базу имеем. Проехались по деревням, поговорили с народцем, кто-то и сболтнул. Тут ведь не все до советской власти охочие.

– Суки!

Хотелось рвать на себе одежду. Я догадывался, что немцы оставили на яблоне в саду. По лицам рыжего и Леши догадывался.

– Она?

Рыжий кивнул.

– Табличку на грудь повесили какую-то.

– Суки-и-и! – уже выл я.

Олег сложил бинокль.

– Уходим. Могли засаду оставить.

Он взял меня за плечо, но я вырвался.

– Я в село. Хочу по душам с местными поговорить. Если про нас сболтнули, то, возможно, знают кто. К нему и наведаюсь. – Слова вылетали со свистом, шипением. Голова кружилась и, казалось, готова была взорваться.

На удивление, рыжий легко согласился.

– Хорошо. Сходим.

Я не сказал главного. Село – ключ к тому, кто сделал это. К отряду, взводу, бригаде – неважно. Я найду их и буду бить, пока смогу двигаться и нажимать спусковой крючок. Не думать, а действовать, рвать их руками, зубами – вот чего хотелось. Ненависть и ярость застилали глаза красной пеленой, от которой сводило мышцы. Слова не вылетали – выходили с хрипом.

Мы обошли хутор по дуге и потопали к селу.

– Стой! – Горовцов схватил меня за рукав и силой утянул в траву. – Там!

У окраины села на въезде появился бруствер из мешков. Вдоль струганой палки, должной изображать шлагбаум, прохаживался часовой в немецкой форме и с винтовкой на плече.

– Дальше! Туда! – Леша показал рукой на заросли кустов.

Я взял у рыжего бинокль и всмотрелся. Чуть в стороне от дороги между домами поблескивала щитом низенькая немецкая пушка. Прикрытая зарослями, она была почти незаметна.

– Это они к встрече приготовились, с нами. – Олег сплюнул и забрал бинокль. – Пойду вокруг поброжу, на улочки полюбуюсь. Вы тут побудьте.

Я рванулся, но Горовцов удержал.

– Не дури! – шепнул в ухо. – Сдохнуть за просто так – это всегда успеется.

Вернулся рыжий быстро.

– На площади перед сельсоветом тоже виселицы. Шесть штук. Двух повешенных я узнал – один из наших пареньков – из тех, что ты тренировал, и фельдшер. Остальных не знаю. Стоит грузовик немецкий, но самих солдат не видно. Пулеметное гнездо вон там и танк на другой стороне деревни в кустах замаскирован.

Он сплюнул.

– Похоже, что нас ждут.

– Все равно пойду, – упрямо сипел я.

– Не дури. Толку не будет. Хочешь счеты сводить, думай, как аэродром уделать. Да и дальше, поверь, я тебе этих кровников на линии огня обеспечу. На четыре года вперед.

Рыжий уговаривал меня, как ребенка. Разжевывал и повторял. А мне хотелось обойти его и бежать в деревню. Добежать и…

– Не дури. У них вон из-под той крыши бликует. Или снайпер, или наблюдательный пункт. Скорее всего, все подходы просматривают. Немцы, сука, педантичные засранцы.

– Мы на танке!

– Завалят нашу картонную тарахтелку на подходе. Броня, сам видел, крупнокалиберным пулеметом шьется. А тут пушка уже наведенная. Да еще не факт, что одна. Возможно, не все приметил.

Я помню, что скрипел зубами и ругался, а он все уговаривал и уговаривал… К вечеру ушли. В одиночку я много не навоюю, а за мою жизнь я собирался сотню чужих брать. Тут погибать надо с умом.

Так что ушли… Добрались обратно к хутору. Я залез на яблоню и срезал веревку. Спустил тело. Олег отыскал в развалинах сарая лопату.