Император очень походил на сына, точнее – сын на него. Как две пули из одного ствола.

Урок этикета мигом выветрился из моей головы, осталась тихая паника. Можно ли смотреть Императору в глаза? А переспрашивать? А отвечать то, что думаешь?

Отвага затмила смущение, и я честно призналась:

– Это моя обязанность.

Ишар Второй прищурился и продолжил:

– Признаться, я был удивлен выбором сына. Но когда узнал, что ты последняя из клана Погонщиков, убедился в его правоте. Жаль, что мы встретились так.

«Так вот в чем дело! – догадалась я. – Это не телохранителя пригласили за стол Императора. Не меня. Почести оказали последнему представителю клана Погонщиков».

Не знала, чего мне больше хотелось: расплакаться от сожаления или бросить в Императора чашкой с чаем. Сколько можно пытать? Вот бы вскочить и заорать на весь дворец: ничего я не помню, оставьте в покое прошлое.

Толчок локтем оказался как нельзя кстати. Я глянула на соседа-эмпата и поблагодарила кивком головы. Он прав, нельзя позволять эмоциям брать верх над рассудком. Император может задавать любые вопросы. И вправе рассчитывать на ответ.

– Клан погиб, как и его… наследие, – сдавленно проговорила я и сжала кулаки. Ногти больно впились в ладони, но это ничто по сравнению с резью в сердце.

– И все же, прими мои извинения, – горестно произнес Император. – Сожалею, что так вышло. Я не предусмотрел и не предупредил катастрофу. Ваши животные пригодились бы Империи.

Чтоб я лопнула! И представить не могла, что сам Император Галактики станет извиняться. Но кое в чем он прав. Если бы на колонию не напали, если бы не убили моих родных и питомцев… Все могло быть иначе. Но прошлого не вернешь.

– Я не Погонщик, не представитель клана. Только телохранитель.

К счастью, мой выпад не разозлил Его Величество. Он скорбно поджал губы и покивал.

– Понимаю, тебе этот разговор неприятен, отложим его до лучших времен. А пока, – Император выждал паузу, вглядываясь мне в глаза, – присмотри за моим сыном. Мне будет лестно знать, что он под надежной охраной.

Дэв хмыкнул и с силой поставил чашку на стол. Удивительно, но чай не расплескался, а блюдце не звякнуло.

– Я всегда был под охраной, сколько себя помню, – с ноткой обиды в голосе заявил цесаревич. – Ты настолько мне не доверяешь?

Император по-старчески охнул и одарил Дэва улыбкой.

– Я никому не доверяю, сынок. Особенно людям, приближенным ко двору. Способным нанести удар в спину.

– Но у Вас есть гвардия?..

Черт бы побрал мой дрянной язык! Я стиснула зубы, но было поздно. Словесный выпад достиг слуха Его Величества.

– У Императора нет друзей, – заявил Ишар Второй. Обернулся к сыну и посоветовал: – Смирись с этим.

Он не произнес это вслух, но я догадалась: Раф под подозрением. И вся гвардия. Наверное, и я тоже…

Кругом роскошь и торжественность, любезные улыбки и реверансы. И кругом же враги. Улыбаются друг другу в глаза и вместе с тем готовы всадить пулю в спину. Подставить и предать. Ходи по дворцу и озирайся: не знаешь, с какой стороны придет беда. И в чьем обличии.

Семейные посиделки отца и сына закончились взаимной обидой и непониманием. И я чувствовала, что подлила масла в огонь своими нелепыми словесными вбросами.

В апартаменты Дэв вернулся понурый и расстроенный. Следуя за ним тенью, я проверила помещение. К своему удивлению, обнаружила в гардеробной расстеленный тюфяк, одеяло и подушку. Мне захотелось немедленно опробовать постель и забыться на несколько минут дремотой. Но прежде нужно было спросить разрешения.

Дэв метался по спальне, как зверь в клетке. Что-то ворчал себе под нос и хмурился. Сейчас он был таким, как в нашу первую встречу: важным и вспыльчивым, настоящим цесаревичем. Но мне больше нравился другой хозяин: вздорный и задиристый мальчишка. Вот только как его вернуть, я не знала. Не учили телохранителей сочувствовать и успокаивать. Только защищать.

Это ребят из пятерки я могла хлопнуть по плечу и сказать: не парься. Или послать куда подальше, чтоб не мельтешили. С Бобром такой номер всегда прокатывал. Но цесаревич из другой глины слеплен. Как та чашка фарфоровая – нажмешь посильней, и треснет.

Подкралась на цыпочках, преданно заглянула в глаза.

– Расстроился, да?..

Глупый вопрос, но другого я не придумала.

Дэв вздрогнул и похлопал глазами. Потом улыбнулся криво и шутливо выдохнул:

– Напугала. Совсем забыл, что теперь в комнате не один.

– Прости, – отступила я и сникла. – Хотела поддержать, но не умею… В другой раз не соглашусь сидеть с вами за столом и встревать в разговор. Жаль, что вы поругались с отцом.

Он обхватил мой подбородок и легонько приподнял.

– Поссорился с Императором, не с отцом.

Я непонимающе закусила губу и выдала:

– Как это?..

– Отец любит меня и потакает моим желаниям, – пояснил Дэв. – Но Император обязан контролировать все. В том числе и наследника.

Никогда не думала, что жизнь цесаревича такая. Всегда считала, будто принцам и принцессам живется сыто и весело. Что их желания выполняются по первому требованию, и они могут делать все, что пожелают. А оказалось: у имперского отпрыска свободы не больше, чем у «птенца».

Стремясь утешить, я положила ладони Дэву на грудь и приободрила:

– Все наладится, вот…

Договорить не успела. Губы Дэва впились в мои так горячо и так мучительно нежно, что у меня перехватило дыхание. Я вздрогнула и попробовала отстраниться.

Сильные пальцы Дэва запутались в моих волосах, удержали. Сама того не сознавая, я запрокинула голову назад. Разомкнула губы в отчаянной попытке вразумить хозяина.

Язык Дэва проник в мой рот, стал исполнять сумасшедший и чувственный танец. Мне расхотелось сопротивляться. Сердце стучало бешено, волны нежности прокатывались по всему телу. Новые ощущения стали для меня потрясением и открытием одновременно. Так сладко и так неистово.

Дэв оторвался от моих губ, но только лишь для того, чтобы поцеловать глаза, щеки и подбородок. И словно костер разгорелся в моей груди. Кровь быстрее побежала по венам, разнося по телу горячие искры желания.

Я схватила его за отворот рубашки, прильнула грудью, стремясь навстречу неизведанному счастью. Дэв с глухим стоном перебрался к моему горлу. Его губы коснулись небольшой впадинки, где с удвоенной скоростью бился мой пульс.

Восхитительная слабость овладела мной. Колени предательски подогнулись, и я обхватила широкие плечи Дэва. Он был манящим, как дурман Тиона. Пах страстью и силой. Был в тот момент таким близким, что мне, как дуре, захотелось разреветься. Позволить себе быть слабой и ранимой.