Нина: И провели ночь вчетвером на одной кровати — больше было негде (смех). Проболтали до рассвета.

Эугениуш: Уже в Уппсале мы решили основать эмигрантский ежеквартальник «Анекс», Янек и Ирена с самого начала активно во всем участвовали, мы считали их членами редакции: они подсказы-вали идеи текстов, переводили; кроме того, вращаясь в американской академической среде, они имели доступ ко многим интересным публикациям и авторам.

Нина: Когда после отъезда из Польши мы оказались в Швеции, для нас прежде всего было важно, став эмигрантами, развиваться профессионально, учиться, адаптироваться, не выделяться и одновременно не терять связей с Польшей, ведь мы продолжали жить ее проблемами. Мы пришли к выводу, что, имея возможность читать много ценных текстов, мы обязаны поделиться ими с теми, кто остался в стране. Так родилась идея «Анекса». Сначала это был ежеквартальник, потом к нему прибавилось издательство. Именно в этом издательстве вышла первая совместная книга Ирены и Янека «В сороковом нас, матушка, в Сибирь сослали».

Эугениуш: Сначала ежеквартальник — там были только переводы. Со временем мы начали печатать авторские тексты и делать тематические номера. Таким был номер, посвященный болезненным польско-еврейским отношениям периода оккупации. Янек прислал статью «Тот мой земляк… но я его не люблю». Поразительный, шокирующий текст. Это мне очень понравилось, статья заставляла думать, подталкивала к дискуссии.

Нина: Подожди, прежде чем мы перейдем к занятиям Янека еврейской проблематикой, нужно рассказать о 1980-м, когда они с Иреной сыграли важную роль в борьбе с коммунизмом. Кто-то из них получил стипендию, и они приехали в Лондон. Ирена сняла красивую квартиру в Нотинг-Хилл, мы начали общаться и подключать их к работе над «Анексом».

Эугениуш: Это был июль 1980 года, в Польше вспыхнули забастовки. Каждый день мы перезванивались с Яцеком Куронем, чтобы получить информацию о том, что происходит в стране, а затем передать ее на Би-би-си и «Свободу». И вдруг все затихло. Забастовки остановились. Мы планировали поездку в Тунис, так что решили уехать в отпуск, оставив в нашем доме Гроссов с их маленьким Томеком и всем нашим зверинцем. Едва самолет приземлился, на Побережье началась августовская забастовка. Янек и Ирена тут же взяли на себя руководство журналом. Они записывали информацию, поступавшую из Польши, на магнитофон, копировали и распространяли дальше. Это было очень важно, особенно на начальном этапе забастовки, когда в стране еще не была организована сеть информационных каналов. О последних событиях в Польше через «Свободу» и Би-би-си узнавал не только весь мир, но прежде всего сами бастующие. Это поддерживало протесты по всей стране.

Нина: Разумеется, весь отпуск в Тунисе мы провели в обнимку с радио. А вернулись уже к августовским соглашениям[284].

Эугениуш: Еще один важный момент в наших отношениях — конец девяностых годов, когда Янек прислал Нине свою новую книгу, которую она решила не издавать.

Нина: Позволь, я сама расскажу. Это была публицистическая брошюра. Несколько десятков страниц. Конечно, издательство «Анекс» печатало публицистику, но, так сказать, «серьезную», написанную другим языком, без резких эпитетов. Я тогда сказала Ясю, что это «агитка». Речь шла даже не о том, что сильные тезисы не были достаточно аргументированы, поскольку публицистический текст этого не требует, — Ясь писал «изнутри», страшно эмоционально. Я уговаривала его еще поработать над книгой.

Эугениуш: Что характерно для Янека, он не обиделся, наша дружба не пострадала, а это не всегда случается, ведь каждый автор — эгоцентрик и придает огромное значение собственным сочинениям.

Нина: Когда «Соседи» вышли в расширенном варианте в издательстве «Пограничье», я сказала Генеку: «Слава богу, что Янек пишет так резко, потому что только таким образом можно всколыхнуть это болото. Если бы он написал так, как я ему советовала — наукообразно, — ни одна собака бы не заинтересовалась». Да, интуиция меня подвела. Сегодня я вынуждена признать: я жалею, что не поспособствовала тому, чтобы всколыхнуть общественное мнение в Польше.

Эугениуш: Нина кается, и мне тоже есть в чем. Когда недавно Янек написал для Project Syndicate статью, в которой утверждал, что неприязненное или даже враждебное отношение поляков к беженцам и эмигрантам порождено непроработанным уроком истории, я объяснял ему, что работают прежде всего другие механизмы, такие как страх перед чужим и многолетнее пребывание в коммунистической морозилке — все это тоже влияет на позицию поляков. Но после истории с законом об Институте национальной памяти должен признать его правоту. Многие аргументы, используемые правонационалистическими кругами, подтверждают идею Янека. Идея невиновности поляков, которую «Право и Справедливость» возносит на алтарь, заключается именно в изъятии из нашего исторического сознания неприглядных элементов. В этом смысле Янек прав: Польша, в отличие от других стран, не прошла нормального, постепенного процесса осмысления прошлого и очищения посредством приятия фактов и их последствий.

Нина: Тексты Янека время от времени страдают от того, что я называю «недоработанными фразами». В тексте, о котором говорил Генек, наиболее спорной была фраза о том, что поляки убили больше евреев, чем немцев. Когда мы встретились после публикации статьи в Берлине — в Польше уже бушевала буря, — я сказала Ясю: «Нужно было добавить: на территории оккупированной Польши». Он согласился, но вообще это ему свойственно.

Эугениуш: Это правда, мы не знаем, сколько немцев убила дивизия генерала Станислава Мачека[285] или сколько убили поляки под Монтекассино и так далее. Мы также не знаем, сколько точно евреев сожгли в Едвабне, потому что эксгумация была прервана. И несмотря на это, Янек называет цифру 1600, потому что столько евреев проживало в местечке до войны. Он сам дает оружие в руки оппонентам. Чтобы доказать неправоту Гросса, они начинают подсчитывать, сколько евреев может поместиться на квадратном метре. Но его задача — не установить подробности, а аргументировать сам тезис, ведь документы, на которые он опирается, ясно свидетельствуют о том, что в Едвабне произошел погром. Наверное, чтобы добиться большей достоверности и результативности в работе над общественным мнением, следовало быть более осторожным, с другой стороны, то, что писали другие — более осторожно, — осталось пылиться на полках библиотек.

Нина: «Соседи» были гранатой, разорвавшейся в сортире. После Ланцмана и его фильма «Шоа» никто, интересовавшийся этой темой, уже не мог сказать, что не знает об этой проблеме, но лишь после книги Гросса в Польше началась подлинная дискуссия.

Эугениуш: Все долго происходило согласно принципу Адама Михника, который тот сформулировал когда-то на Би-би-си во время дискуссии, посвященной современной истории. Он сказал, что если кто-то хочет критиковать собственный народ по фундаментальным вопросам,