— Не сомневаюсь. Пожалуй, я куплю тебе новый нож. Итальянский кинжал с золотой рукояткой, украшенной жемчугом. Потому что ты и сталь, и золото, и жемчуг.

— Эго расточительность, сэр, — запротестовала Пруденс, тая от такой похвалы.

— Ты поклялась подчиняться мне, и я приказываю тебе принимать все мои подарки без возражений.

— Тогда спасибо за крест и брошь.

— У тебя будут драгоценности получше, если мать и Артемис в них не вцепятся.

Радужные пузырьки надежды лопнули от этого замечания. Она приближается к дому, которым уже управляют две женщины, каждую из которых к этому готовила долгая череда высокородных предков.

Кейт вытащил два кольца и надел их — тяжелое кольцо-печатку и черное траурное кольцо, затем вытащил полоску черной ткани.

— Можешь повязать мне на рукав?

Пруденс это сделала, но пальцы ее не слушались.

— Почему ты все это снял?

— Я сбежал. Возможно, от реальности смерти Роу. Глупо. Больше я такого не сделаю.

Пруденс аккуратно завязала узел. Дурнота подступала все ближе.

— Кейт, мы явимся в дом, где все в трауре, а я в красном.

Пруденс видела, как он сдержал рвущееся проклятие.

— Как я мог забыть? Эго день свадьбы, но… ленты. Повернись, быстро.

Сообразив, в чем дело, Пруденс подчинилась. И почувствовала, как он срезает мягкий узел цветных лент на шляпке. Теперь шляпка проще, но больше соответствует моменту.

— Сними с меня цепочку с крестом, — сказала Пруденс, а сама отколола брошь, которую он ей купил, и сунула в карман.

Шнуры на ее жакете были черными, а оттенок ржавчины лучше, чем ярко-красный. Пруденс сняла крест с цепочки, продела через колечко черную ленту и повернулась:

— Завяжи.

— Ты изумительна. Серебряная цепочка с черной лентой. Это все меняет. А остаток ленты я обвяжу вокруг твоего рукава. Обычно так делают мужчины, но, думаю, подойдет.

Пруденс сняла кольцо с гранатом, новое, с желтым камнем и жемчугом, и оставила только венчальное. Потом нервно потерла руки.

— Эго лучшее, что мы можем сделать сейчас, — сказала она. — А как насчет завтра? У меня нет траурного платья. — Пруденс усмехнулась. — Не так давно только это у меня и было, поскольку я покрасила все в черный цвет после смерти матери. Кроме голубого платья. Я могу покрасить голубое. — Она взглянула на Кейта: — Графине позволительно красить платье в черный цвет?

— Она может приказать прачке сделать это, и мы быстро получим траурный наряд.

Пруденс прикрыла лицо руками.

— Наш приезд и так сопряжен со многими обидами, а тут еще и это.

— Они поймут. Это день твоей свадьбы. О, каменный крест! Прямо за ним поворот в парк.

Пруденс услышала в словах Кейта радость, для него привычка превратила этот ужасный знак в банальность. Однако Пруденс поморщилась при виде железной клетки, в которой порой выставляли в назидание другим тела казненных преступников.

Сейчас, слава Богу, клетка пуста, но она казалась дурным предзнаменованием.

Карета свернула и медленно въехала в ворота. Пруденс смотрела вперед, страшась увидеть перед собой дом. Однако увидела лишь гладкую гравийную дорогу, бегущую по ландшафту, слишком красивому, чтобы быть естественным. Она в тщательно ухоженном парке аристократа… реальность вдруг обрушилась на нее.

Кейт — аристократ.

Он владеет всем этим совершенством.

И он женился на ней.

— Ты не сразу увидишь Кейнингз. Подъездная дорога специально спланирована так, чтобы красота поместья открывалась постепенно. Главным образом это работа моего отца, хотя мой брат тоже любил сажать диковинные деревья.

Пруденс едва слышала его сквозь лихорадочный стук собственного сердца.

— Что они подумают, Кейт? Что скажут?

Поразмыслив, Кейт опустил окно кареты и окликнул друга.

— Не хочешь поехать вперед и подготовить почву? Объявить о возвращении блудного сына.

— С женой? — наклонился с лошади Перри.

— С женой.

— Это падет на твою голову, — рассмеялся Перри и уехал.

— Почему он это сказал? — спросила Пруденс.

— Потому что в прежние времена вестник, принесший плохие новости, часто получал пулю.

— Плохие новости…

— Я не это имел в виду, — повернулся к ней Кейт.

— Не успокаивай меня. Плохая новость — это я.

— Только удивительная.

— Раньше ты говорил, что разумнее не предупреждать.

— За несколько дней или часов — да. Но предупреждение за несколько минут сгладит шок.

Времени зарядить орудия не хватит, но, возможно, его будет достаточно, чтобы скрыть первую негативную реакцию, и тогда всем удастся соблюсти этикет. Если это поможет, Пруденс будет благодарна.

Кейт снова выглянул в окно.

— А вот и первый проблеск.

Пруденс тоже выглянула, но так узник смотрит на приближающуюся тюрьму. Центральная часть каменного здания изящно обрамлена деревьями. Как и сказал Кейт, перспектива была тщательно спланирована. Это был классический четырехэтажный дом, с боковыми крыльями, которые отсюда Пруденс не могла охватить взглядом. В центре стояла какая-то скульптура. По мере приближения деревья, словно занавес, отступали в стороны, открывая дом все больше и больше.

Первой ее мыслью было, что дом простой.

Но когда он весь открылся взгляду, Пруденс поняла, насколько он совершенен.

В отличие от нее.

— Ты читала «Потерянный рай» Мильтона?

Пруденс повернулась к Кейту, задаваясь вопросом, не пропустила ли каких-то его слов.

— Да.

— Ты помнишь Пандемониум?

— Это обитель сатаны, ад. Кейт…

— Вот именно, — перебил он. — Город демонов. Это чересчур для описания Кейнингза, но у этого слова есть теперь другое значение: путаница и ужасный переполох. Вот что нас ждет, но ангелы на нашей стороне.

Несмотря на предупреждения, в голосе Кейта была нежность. Он любил свой дом. И ее задача наполнить для него это здание душевным теплом.

Экипаж покатил по подъездной дорожке и остановился у ступеней, ведущих к величественным дверям, на которых все еще красовались задрапированные черным гербы.

Если бы она могла каким-нибудь волшебством превратить свое платье в черное!

Четыре ливрейных лакея в пудреных париках уже стояли наготове. Ливреи были темно-зелеными с золотым галуном. На всех лакеях черные перчатки и чулки, у каждого на рукаве траурная черная лента. Они лучше экипированы для траура, чем она или Кейт.