Каштановая Борода, с рожей сплошь залепленной пластырем иуже одетая, мерно вышагивала из угла в угол. Рыжая же сидела у туалетногостолика перед большим зеркалом и, горестно охая о своей былой красоте, втиралачто-то туда, где до схватки со мной было лицо. Один глаз у нее заплыл иявственно косил, чего раньше не наблюдалось.

«Неплохая работа, — удовлетворенно отметила я, — только,похоже, не моя. Скорее всего Каштановая Борода на свою цыпку прогневалась…»

Я на всякий случай своего воскрешения обнаруживать не стала:лежала и помалкивала, борясь с болью, тошнотой и уплывающим сознанием.

Наконец Каштановая Борода приняла какое-то решение.

— Надо американцу звонить, — сказала она. — Пусть американеци думает что с ней делать, раз он оказался заинтересованный такой. Нет, нукакова паскуда! — вдруг вспылила Каштановая Борода, больно пнув меня в бок.

Невероятным усилием воли удержалась я, чтобы не вскрикнуть.

— Васенька, может американец ошибается? — пропищала РыжаяБорода. — Может госпожа Мархалева ни на кого не работает? Может случайно попалак нам она?

Боже, как разъярилась Каштановая Борода: ногами затопала,отпустила Рыжей подзатыльник, меня еще раз пнула ногой да как завопит:

— Случайно, мать твою?! Случайно три раза подряд?! Толькоты, дура, и можешь ляпнуть такое!

Рыжая Борода спасовала и начала оправдываться:

— Васенька, солнышко, не сердись, я так подумала потому, чтоона, какая ни есть, а все же писательша. Зачем писательше в это деловвязываться? Ей бы сидеть да писать.

Не стану передавать, что сказала в ответ Каштановая Борода икакие эпитеты она употребила. Здесь я промолчу, дабы не порочить чести идостоинства современных писателей. Замечу лишь, что речи ее были возмутительны,вопиющи и безобразны. Бог мой, как это слышать было тяжело! Лишь связанная ямогла пережить такое.

Справедливости ради сообщу: Рыжая Борода абсолютно была несогласна, хоть и помалкивала. Она уж и не рада была, что своего Васеньку такзавела.

Наконец Каштановая Борода высказала все, что накопилось в еедуше, и позвонила американцу. Судя по всему, американец сразу же пожелал знатьна кого я работаю.

— Откуда я-то могу это знать?! — выразила недоумениеКаштановая Борода. — Эта штучка по доброй воле не признается.

«Будто по доброй воле меня кто-нибудь спрашивал,» — обиженноподумала я, стараясь не подавать признаков жизни.

Дальнейшие переговоры, к сожалению, недостаточно информациидали. Поняла лишь одно: американец лично приехать не может, потому что в Питерстрашно спешит. Поняла и то, что каким-то неведомым образом умудрилась я сильнодорогу перейти этому таинственному американцу: куда ни глянь, повсюду емумешаю. Он какую-то сложную интригу плетет, а я, сама того не ведая, то и деловмешиваюсь.

В общем, хуже пареной репы надоела я ему, и смерти моейжаждет американец — аж от злобы заворачивается, а поделать ничего не может.Во-первых, неуловима я. Во— вторых, что-то ему мешает в открытую меняпришлепнуть. Почему-то вынужден он маскировать свои намерения. Непременно хочетамериканец это сделать как-нибудь незаметно, вроде я сама взяла и умерла, а онк этому вовсе непричастен. Но самое обидное то, что перед тем, как жизни менялишить, до смерти желает узнать этот чертов американец на кого я все жеработаю. Будто это не известно всей стране — куда ни плюнь, везде продают моикнижки.

Короче, спутанная по ногам и рукам вдруг осознала я, что,образно выражаясь, дело пахнет керосином.

Каштановая Борода после разговора с американцем тоже взадумчивость впала, вновь забегала по комнате, что— то для себя решая. Но еепроблема, видимо, незначительная была, потому что душевное равновесиеКаштановой Бороды в кратчайшие сроки восстановилось.

— Слушай меня, цыпка, — рявкнула она Рыжей Бороде, — пустьэта стерва поваляется здесь — орлы вот-вот прибудут — а я в сортире пойдупосижу-подумаю. Да глаз с нее не спускай! — прикрикнула Каштановая Борода.

— Так она же без чувств, Васенька, — пискнула Рыжая Борода,морщась от боли.

— Такая и без чувств что хочешь отчубучит. Приедут орлы,будем ее пытать.

Похоже, Рыжая Борода испугалась.

— Пытать? Васенька? — жалобно вопросила она. — Васенька, какже пытать?

— Да хватит тебе, — прикрикнула Каштановая Борода, — строишьиз себя… Нужно выпытать у этой стервы кто ее послал и куда она фотопленку дела.Я ее обыскал. В карманах нет ничего. Интуиция подсказывает мне, что добром изэтой писаки говенной слова не вытянешь. Вот пусть специалисты и займутся ею.Американец их уже к нам послал.

Мне сделалось дурно. Рыжей Бороде тоже.

— Пытать? Васенька! Пытать в моем доме? — гневно запищалаона.

Голос ее дрожал и в нем явственно слышались слезы. Ах, какаятонкая натура!

Меня передернуло. От сострадания к себе и к Рыжей Бороде,конечно же.

Но Каштановая Борода, видимо, отличалась суровостью. Ее малотронула душевная боль рыжей цыпки.

— Сторожи, и глаз с этой стервы не спускай, — приказала она,отбыв в сортир.

— Как это сторожи?! — визгливо забеспокоилась Рыжая Борода.— А вдруг она нападет на меня? Итак все лицо перед спектаклем изуродовала.Какой из меня теперь пророк?

«Он еще и артист, пророков играет. Что за несносный тип?Одни неприятности от этой нежной натуры. Вот спрашивается, зачем она, эта РыжаяБорода, шум подняла?»

Каштановая Борода, конечно же, до сортира не дошла,вернулась и рявкнула:

— Нормальный будет пророк, грима намажешь побольше. Да истерва эта в отрубе. Как она нападет? Она же связана.

— Васенька, я боюсь. Я все равно боюсь, — мямлила РыжаяБорода.

Каштановая постояла в задумчивости и сказала:

— Ну хорошо, сейчас я ее к батарее примотаю накрепко. Ну, аесли что, бей чем-нибудь по башке и все дела.

Я пришла в ужас:

«Как это — бей? Опять — бей? Сколько можно?»

Видимо Рыжая Борода была со мной солидарна, потому чтоспросила:

— Васенька, как бить?

— Молча! Не то на твоей роже вообще не останется кожи,пророк ты мой ласковый, — и Каштановая Борода неприлично заржала.

Я же была близка к полной потере чувств.

Каштановая Борода не обманула: наржавшись досыта,примотала-таки меня к батарее, Рыжая же стояла рядом и все не отставала свопросом: как бить?