– Ну и? Построились. Дальше-то что? Совсем все позабыли?

– Э-э… Эта… Матушка-боярыня, отроки по твоему приказанию построены!

– Да уж, построены. За такое-то построение вас бы… Но сейчас речь не о том. Вы хоть понимаете, что натворили? Молчать! Ничего вы не понимаете! Вы подняли руку на свободных женщин из чужого рода! Что мужи этого рода обязаны с вами сделать? Объяснить или сами сообразите?

На отроков словно бревно упало. Они мгновенно сделались как будто ниже ростом, а в глазах… да что там говорить – смерть у них в глазах застыла. Обычаи дедовские всем хорошо ведомы, просто не смогли вчерашние лесовики на свое действо с ТАКОЙ стороны посмотреть, а сейчас до них дошло… У Анны дыхание перехватило от их вида, но она сделала над собой усилие и продолжила тем же тоном:

– И что мне теперь прикажете с вами делать? Выдать вас головой лисовиновским мужам? И не сметь даже думать, – Анна притопнула ногой, – что если вами отрок из Лисовинов командовал, то с вас и взятки гладки, дескать, вся вина на нем. Кузьма не зрелый муж, а сопляк, голоса в роду не имеющий! Или, может быть, вернуть вас боярыне Гредиславе Всеславне? Мол, негодных прислала, не надобны нам такие.

Казалось бы, сильнее, чем уже есть, напугать мальчишек невозможно, но упоминание Нинеи оказалось для них даже страшнее казни. Хоть и стращала их Анна намерено, но ТАКОГО она не ожидала. При ее последних словах из мальчишек, и без того уже до синевы бледных, словно жизнь ушла: не люди перед ней стояли, а каменные идолы.

– Смилуйся, боярыня… лучше казнить вели… – просипел наконец Киприан, один за всех.

Боярыня поняла, что невольно подвела отроков к тому краю, за которым для них даже не смерть стояла. Сама-то она и понятия не имела, чем им угрожало ее возможное обращение к Великой Волхве, но парни, видимо, прекрасно знали и явственно себе представили, что их ждет. Анна тут же вспомнила, какой беспомощной и ничтожной она сама когда-то чувствовала себя, стоя перед Нинеей. Вспомнила и вместе с жалостью к до смерти перепуганным детишкам навалилась такая тяжесть, такая невозможность и дальше изображать из себя грозного воеводу, что она, едва не падая, отшагнула назад, тяжело опустилась на скамью и ссутулилась, опершись локтями о колени. Дальше ее устами продолжила говорить женщина, мать, но никак не воинский начальник.

– Но я же для вас матери вместо, сами меня матушкой величаете, разве ж могу я своих детей такой участи обречь? Что ж нам с вами теперь делать, мальчики мои?

В ответ послышались только тяжкие вздохи и всхлипывания на грани откровенных рыданий. Даже и смотреть не надо: щеки у ребят наверняка мокрые, у всех до одного.

– Ладно, не стойте, присядьте вон. – Анна кивнула на лавку. – Думать будем. Не бросать же вас в такой беде.

Пока мальчишки на негнущихся ногах проковыляли несколько шагов до лавки и обессиленно рухнули на нее, Анна, все так же тяжело опираясь локтями на колени, не произнося ни слова, внутренне давила в себе женский протест против того, что она только что проделала с ними. Да, душа не принимала, все ее естество восставало против этого.

Впрочем, не все – разум твердил: «Так надо! Жалей, оберегай, будь ласкова, справедлива – все это не помеха боярству. Но внутри будь тверда. И когда потребуется, спуску не давай – это сейчас они пока мальчишки, а пройдет несколько лет, и станут войском. В том числе и твоим, если сумеешь все правильно сделать. А начинать надо вот с этих четверых. Напугать ты их уже напугала, в горнило смертного ужаса опустила, и сейчас ради любой, даже призрачной надежды они готовы на что угодно, только скажи. Дай им эту надежду – и они станут твоими всецело и бесповоротно».

– Вот что, ребятки. Есть у нас с вами один выход, да только не знаю, справитесь ли вы…

– Ты только скажи, матушка-боярыня, все что угодно… – Киприан окончательно принял на себя роль старшего среди провинившихся. – Приказывай, все исполним!

– Я ведь тоже из рода Лисовинов и могу вас ни мужам, ни волхве не выдавать, а сама все решить. – Голос Анны сейчас звучал совсем иначе, не так, как в начале разговора; не лязг железа в нем слышался, а боль и тревога за детей. – Непросто будет, сами понимаете: придется мне перед мужами свое право на такое решение отстаивать и доказывать, что вы в моей, материнской власти. Неизвестно еще, согласятся ли со мной, но постараюсь – какая же мать детей на казнь выдаст.

– Матушка, по гроб жизни рабами твоими будем! Всем богам… – Киприан запнулся, но тут же поправился: – Каждодневно Господа о здравии твоем молить станем…

«Верно я его старшим назвала: быстрее всех соображает, и соображает как нужно. Остальные еще и мысли собрать не могут, не то что сказать хоть слово. Видать, не случайно именно он стучался в дверь и первым вошел».

– Да о чем ты? – Анна всплеснула руками. – Детей защищать – материнский долг. Но если уж беру все на себя, то и вы теперь мои и только мои… – Она помолчала, лицо ее построжало, и отроки опять затаили дыхание. – Знаете, наверное: есть у старшины Михаила опричники, коих особо учат, из остальных отроков выделяют, но притом и спрос с них особый. Так вот, быть вам моими опричниками. Это значит, что приказы наставников и начальников вы должны исполнять так же, как и остальные отроки. Но превыше всего для вас должно стать мое, материнское слово. Поняли, что сие значит? – Анна оглядела сразу подобравшихся отроков. Смотрели они сейчас на нее как завороженные, у двоих и рты приоткрылись.

Первым, как она и ожидала, отреагировал Киприан – толкнул локтем в бок своего соседа и негромко скомандовал:

– Встать! Смирно! – потом повернулся и уже совершенно бодрым голосом рявкнул: – Приказывай, матушка-боярыня!

– Ну что ж. – Анна тоже поднялась на ноги. – Слушайте мой первый приказ: урядником моих опричников назначаю отрока Киприана. Подчиняйтесь ему так, будто я сама велю. Но виду, что он ваш начальник, не подавать нигде, никогда и никак! О том же, что здесь говорилось, не должен знать никто! Единственное, что вам дозволено, – рассказать об этом на исповеди отцу Михаилу. Любой, кто проболтается, немедленно лишится моей материнской защиты и благоволения, а также благословения Божьего! – После краткого молчания боярыня жестом подчеркнула чрезвычайную важность предстоящего действа. – На колени! Целовать крест на соблюдение тайны и повиновение мне и только мне!

Приказ отроки исполнили, но боже, как непривычно им, недавним язычникам, вставать на колени даже не перед Богом или его изображением, а перед смертным человеком, бабой! Как путались они, вылавливая из-за ворота нательные кресты, но не было ни малейшего сомнения, что клятвы их искренни, и будут исполнены даже под угрозой смерти.

– В ближайшее воскресенье поедете со мной в Ратное, к отцу Михаилу. И там, благословением Божьим, освободит он вас полностью… повторяю, ПОЛНОСТЬЮ от власти Великой Волхвы. Отныне вы уже не ее, а Божьи и мои. Запомните раз и навсегда и помните это всю жизнь: опричные труды ваши угодны Господу, и Он способен защитить вас от любого волхвования.