Перед выездом из Дели для осмотра Тадж-Махала при лунном свете Королева подтвердила, что верит в Содружество, назвав его «практическим примером отношений, которые могут установиться у людей, если они будут прислушиваться к тому, что подсказывает им сердце». Обращаясь к мэру Дели, она добавила, что с нетерпением ожидает посещения «новых заводов, электростанций… признаков более активной жизни в городах и деревнях». Таких посещений крупных промышленных центров типа Ахмадабада и Бомбея за время королевского визита было предостаточно. В Калькутте Королеву встречала, пожалуй, самая большая толпа, собравшаяся в одном месте за время ее пребывания в Индии. Даже на коронацию собралось менее 3,5 миллиона человек – по оценкам, именно столько народу вышло на улицы столицы Западной Бенгалии. Британская пресса злорадно сообщала (и, без сомнения, Министерство иностранных дел злорадно отмечало), что собравшихся было куда больше трех миллионов человек, которые вышли в Калькутте встречать Хрущева, когда лидер СССР побывал там с визитом годом ранее.

Для Королевы было важно уделить равное внимание обеим частям бывшей Британской Индии. Однако тон визита в Пакистан был совершенно иным. Там Королеву принимал генерал Аюб Хан, вот уже три года возглавлявший установленную в стране военную диктатуру. Вместо промышленности и гражданского развития акцент был сделан на военной мощи. В программе визита был смотр пакистанского флота и несколько армейских парадов. Если отсутствие демократии и шло вразрез с мантрой Содружества о просвещенном братстве, это было незаметно. Королева, разумеется, не планировала критиковать этого конкретного руководителя за захват власти под дулом пистолета. На государственном банкете в Карачи[128] она сказала, что изменение британских форм правления после обретения независимости «не должно быть сюрпризом».

– Формы не священны, но святы стоящие за ними идеалы, – заметила она.

Столь явное одобрение военного правительства привело руководство Пакистана в восторг. Хотя слова Королевы, очевидно, были заготовлены Министерством иностранных дел, а не ей самой, королевская чета явно хорошо поладила с гостеприимным выпускником Сандхерста[129], который с удовольствием устраивал для герцога Эдинбургского выезды на охоту и игру в поло.

Потрясенные огромной пропастью между богатыми и бедными в Индии, британские СМИ еще больше были изумлены огромным различием в положении мужчин и женщин в Пакистане, а также способностью Королевы преодолеть его. В Пешаваре было отмечено, что тысячи женщин игнорировали нормы пурды[130] и радостно пробивались в первые ряды состоявшей в основном из мужчин толпы, чтобы мельком увидеть Королеву. В Лахорском форте мужчин не пригласили на чай с Королевой, хотя кое-кого из женщин также не пустили. Правительство настояло на том, что все 200 женщин, которых планировалось подпустить к Королеве ближе, чем на 5 метров, а уж тем более представить ей, должны были предоставить справку от врача с подтверждением, что они прошли медицинское обследование и рентген. Одну удрученной матрону в Лахоре не пустили к Королеве, так как оказалось, что у нее болит горло. Узнай Королева о затруднительном положении бедной женщины, она вряд ли стала бы возражать. Всего за три дня до того ей самой из-за простуды пришлось воздержаться от участия в устроенной князем Сват охоты на диких коз.

Охота на диких зверей, несомненно, серьезно осложняла установление международных связей. На третьем этапе турне это развлечение чуть не обернулось катастрофой. Король Непала подготовил охотничью экспедицию на крупную дичь, перед величием и размахом которой охота на тигра у махараджи Джайпура поблекла бы, как ловля кроликов. На строительство в джунглях Тараи новой взлетно-посадочной полосы и новой дороги длиной 20 километров были брошены более 2000 рабочих. Землю на территории охотничьего лагеря размером с целый город сняли на глубину 30 сантиметров и вывезли, чтобы удалить скорпионов, которые могли ужалить королевскую особу в ногу. Затем площадку обложили свежим дерном. На этот раз августейшим гостям не надо было сидеть на дереве. Им предстояло выехать охотиться на тигров – и, может быть, на пару носорогов – верхом на слонах, которых у короля было более 300. В подобных обстоятельствах отменить охоту было невозможно, несмотря на растущие шум и ярость в Британии.

Однако в день охоты случилось странное, хотя и непредвиденное событие. У герцога по непонятной причине воспалился указательный палец правой руки, и пришлось наложить на него объемную повязку, – а ведь этим пальцем нажимают на спусковой крючок оружия. Хотя представитель Дворца подтвердил, что герцога успешно лечат пенициллином, стрелять он не мог. Когда к привязанному буйволу удалось, наконец, выманить из джунглей тигрицу, животное замкнули в брезентовое полотнище, растянутое между 327 слонами, и погнали под ружья охотников. Выстрел предстояло сделать самому высокопоставленному гостю, не принадлежащему к королевской семье, министру иностранных дел графу Хьюму[131]. Восемь раз к нему подгоняли тигрицу. Пять раз ему не удалось выстрелить, и трижды он промахнулся. Наконец, с девятой попытки зверя уложил сэр Кристофер Бонем-Картер, казначей герцога.

Как и следовало ожидать, протестов и возмущения в Непале не было. Кроме того, у этой поездки была важная военная подоплека. Хотя Непал никогда не являлся частью Содружества, никогда не находился под британским владычеством, именно в этой стране британская армия вот уже два столетия набирала лучших бойцов некоторых подразделений. Королева и герцог отправились в горные районы, где Королевские гуркхские стрелковые полки[132] традиционно набирают своих элитных пехотинцев.