Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Стол накрыли в комнате, и мужчина разлил водку.
— Быстро вы управились, — похвалил он женщин.
— Да у мамы все было готово, говорит, что ждала нас, — с дочерней гордостью произнесла Марина Владимировна.
— Ну, за знакомство, — предложила тост хозяйка, и присутствующие единодушно поддержали ее.
— Борщ — объеденье, — похвалил Николай.
— Тогда еще по рюмочке, — улыбнулась Лариса Михайловна.
Но выпить по второй они не успели, в открытое окно с улицы заглянула соседка.
— Ларис, можно тебя на минутку? — позвала она.
— Лучше к нам присоединяйся. Ко мне зять с дочкой приехали, — пригласила та в свою очередь.
Соседку уговаривать не пришлось, и она через минуту сидела за общим столом с полной рюмкой водки.
— Со свиданьицем, — проворковала она и, не дожидаясь других, залпом осушила рюмку.
«Ей профессионалы позавидуют», — удивился Николай.
— Я, собственно, зачем забежала? — вновь привлекла внимание присутствующих новая гостья. — Миронову знаешь? — посмотрела она на хозяйку.
— Елену Николаевну?
— Ее, — кивнула собеседница.
— Конечно. Что за глупый вопрос?
— Так вот, — пропустила она реплику Сметаниной мимо ушей, — она сегодня утром преставилась.
— Умерла? — Лариса Михайловна отодвинула тарелку.
Остальные так и замерли с ложками в вытянутых руках.
— Инфаркт, — пояснила соседка.
— Ей же что-то около сорока пяти лет, — вспомнила Миронову и Марина Владимировна.
— Молодая, — подтвердила гостья, — а сердечко слабенькое было. Да и с чего ему быть не больным: ни семьи, ни детей — одно расстройство. Интересно, брат на похороны прилетит? — протараторила она.
— Это который в Америке? — спросила хозяйка.
— Угу, телеграмму послали.
— Это теперь не самое важное, мне человека жалко, — грустно сказала Лариса Михайловна.
— Меня просили узнать: ты для поминок поможешь готовить?
— Разумеется.
— Это все, что хотела узнать. — Беспечная гостья налила себе полную рюмку и со словами: — Упокой, господи, ее душу грешную, — выпила. — Мне пора.
На исчезновение женщины никто не обратил внимания, но хорошее настроение испортилось.
— Могилу кто будет рыть? — нарушил тишину неожиданным вопросом Николай.
— Соседи помогут, в общем-то, для такого дела мужики всегда находятся. — И Лариса Михайловна с любопытством взглянула на зятя.
— Я тоже помогу им.
Николай и сам не мог объяснить, почему вызвался в добровольные помощники. Наверное, находился в таком состоянии, когда хотелось, а может, и требовалось делать добрые дела. На его совести три человеческие жизни. Если первое убийство неумышленное и он понес за него наказание, то два других иначе как расчетливыми не назовешь, а они-то и сошли с рук. Где-то внутри его постоянно мучила совесть, и он все больше обнаруживал в себе потребность делать добро. Но самое страшное то, что эта потребность перерастала в душераздирающие терзания, с которыми он оставался один на один. В такие моменты он готов был убить любого, кто вставал на его пути. Николай заскрипел зубами и отвернул лицо в сторону, чтобы мать и дочь не заметили отчаяния в его темных зрачках.
А на столе стояли недопитая бутылка водки, тарелки с борщом и остывшими пельменями и почти нетронутые салаты. Но аппетит пропал у всех, каждый думал о своем. Смерть Мироновой Елены Николаевны вызвала у них разные и абсолютно противоречивые чувства…
В поезде Москва-Ташкент на полке плацкартного вагона лежала женщина лет сорока, неброская с виду, слегка поседевшая. Ехала она в небольшой городок Акбулак, на похороны родной сестры мужа, получившего наследство от деда в США и уехавшего туда на постоянное место жительства почти двадцать лет назад.
За годы разлуки Вероника Федотовна не раз анализировала свое давнее решение и с высоты прожитых лет уже не считала, что поступила правильно.
Однако, получив телеграмму с сообщением о смерти сестры мужа, Вероника Федотовна считала своим долгом поехать на похороны. Да и что греха таить, теплилась надежда на встречу с мужем, которого за все эти годы она не переставала любить глубоко и искренне. Она любила Ивана Николаевича не за то, что он, как все считали, денежный магнат, а за то, что он единственный в жизни мужчина, отец их дочери, а теперь еще и дед внука, и еще за то, чего ни один человек в мире объяснить словами не может. А в результате длительной разлуки чувства к любимому мужчине, проверенные временем и расстоянием, укрепились в ней еще прочнее…
В небольшом домике на окраине Акбулака толпилось непривычно много народу. Вероника Федотовна поставила сумку в сенцах и вошла в дом, в котором была одна большая комната и кухня.
Посреди комнаты на трех табуретках стоял гроб с покойной, черты лица которой обострились и заметно выпирала горбинка на носу. В изголовье стояли незнакомые старухи со свечками в руках. Многочисленные соседи, знакомые и родственники заняли места по бокам от гроба.
Вероника Федотовна с надеждой окинула взглядом лица людей, но Ивана Николаевича среди них не обнаружила. Ее глаза встретились с глазами его родной и теперь уже единственной сестры. Та кивнула, предлагая занять место рядом.
После обряда отпевания многие вышли на улицу. Вероника Федотовна вышла тоже.
— Ну, здравствуй, Верочка, — сказала сестра мужа и раскинула руки в стороны для объятий.
Элла Николаевна была самой старшей среди братьев и сестер Мироновых. В молодости она немало помогала Ивану и его жене. И невестка этого не забыла, она с благодарностью обняла женщину.
К ним подошел самый младший представитель рода Мироновых — Петр Николаевич, который в свое время с удовольствием бы вступил в наследство деда, но тот завещал его одному — старшему внуку. За это он недолюбливал брата Ивана Николаевича, но умело маскировал свои чувства, потому что регулярно получал от него дорогие подарки.
— Добрый день, если, конечно, данное выражение вообще уместно.
Губ Вероники Федотовны коснулась грустная, но теплая и приветливая улыбка.
— Несмотря на то, что сегодняшний день омрачен общим горем, я все равно ужасно рада тебя видеть.
— Взаимно, — склонил голову мужчина, лишь исполняя вежливые формальности родственника. Петр Николаевич никогда не понимал и вряд ли когда-нибудь поймет эту женщину, которая отказалась разделить с мужем огромное наследство. — Слышала, братец-то мой процветает, — произнес он с какой-то завистью и заметил, как вспыхнули глаза у женщины, толкуя ее реакцию по-своему: «Не такая уж она и добропорядочная, в их разлуке стоит поискать какую-то иную причину».