Скажи мне, где и когда тебе удобно. Я постараюсь не создавать тебе проблем.

— Что ты Кира, я очень хочу тебя повидать. Но у меня «баланс»! От нас всех дым идёт, и мы работаем день и ночь. А тут ещё…

— Что такое? Да расскажи спокойно, может я чем смогу? — спросил Бисер. И добавил, услышав взволнованный рассказ. Ах, вот что! Так у меня же есть.

— Нет брат, не получится. Это тебе не «чикагщина» твоя, понимаешь? Главное, без вещей, совсем налегке, и всё равно.

— У меня «мюнхенщина», между прочим! — засмеялся Кирилл.

Они проговорили ещё несколько минут. Наконец, Бисер сказал.

— Не бери в голову. Встретимся и обсудим.

— Слушай, знаешь, приходи-ка на службу! — предложила Лида. — Я себе устрою перерыв, мы пообедаем вместе, и я тебе всё отдам. А заодно, если уж ты так любезен…

— Да брось, ну какие могут быть, между нами, счёты!

Они быстро договорились, и Кирилл распрощался.

Глава 29

— Данилыч, гляди-ко, едет! Хорошо видно, даже без бинокля. Я тебе говорил… Отличное место, а ты повыше хотел.

— Лады Матвеич, твоя взяла. Хотя тут не пропустишь, кто здесь ездит вообще по этим ухабам? Деревня Лукашка — двенадцать дворов. Я пошустрил и всё, что мог разузнал. Половину домов скупили для дач, а в остальных неплохо живут, разводят птицу, парники завели, один бывший пожарник пасеку держит. Лафа! Домики аккуратные, знаешь, любо-дорого, баньки стоят, там же река! Но вот добраться сюда зело тяжело… Они или оказию ищут и грузовую берут, или вот на такой Ниве, смотри прёт, что твой танк, только не быстро.

— Да, наш пижон по городу на фольксвагене ездит, его одёжка к нему больше подходит, — хмыкнул Матвеич.

— И чего ты на него взъелся, по-моему, симпатичный дядька, школьной подружке своей помогает внука за город доставить, вот и Ниву добыли. Сколько мы за ним ходим? Что он делал плохого? Кстати, ты вообще понял, что им от него надо?

— Они, конечно, темнят. Всего я сам не знаю, начальство не снизошло. Но дело не в нём, он сам для них лишь канал. Смотри, мы кое-что нарыли, сами боссы, ну и наш — Цокотуха. Вот сейчас он велел машину обыскать, и документы…

— Постой, Матвеич, ты обещал рассказать мне про «пастилку». Ты её куда присобачил? — поинтересовался Данилыч.

— Я — что, мы люди подневольные, как Цокотуха велел, под рулевую колонку, так я и сделал. Эта штука с сильным магнитом, подлипает как жвачка. Я почему её пастилкой назвал… Она такая, знаешь, розовая пористая гадость, а футлярчик зелёный, — ответил тот.

— И что?

— Что-что! Наш сейчас карьер одолеет, а мы подождём и погодя, пристроимся в хвост. Потом провал, помнишь? Карстовая такая промоина. Он там должен остановиться, я доски убрал. Он выйдет, и тут мы подмогнём. Тогда и я «пастилку» включу. Он снова в кабину сядет и тут же уснёт на два часа. Мы с тобой всё успеем. Клиент проснётся и ничего не вспомнит. Поди плохо? Заметь, совсем без членовредительства. Цокотуха нас с информацией ждет. И премию обещал, «полевые», так сказать. Тоже не помешает, как ты мыслишь? Ну а «пастилка»?

— У меня пульт. От включения идёт разогрев термопары, рабочее вещество просто испарится, и всё.

Два мужичка простецкой наружности угнездились за бугорком на высоченной горе, что образовалась рядом с заброшенным карьером, из которого раньше добывали камень. Далеко внизу плескалась вода. Озеро в выработке образовали грунтовые воды. Небольшая местная речка изменила старое русло и добавила свою лепту. Старая дорога карабкалась серпантином по склону у крутого обрыва и, перевалив через хребет, уходила дальше к густому лесу, что тянулся дальше километров на десять. Вокруг было совершенно безлюдно.

Генке-Полундре всё неделю везло. У свояка праздновали свадьбу в субботу, было вволю самогонки и браги. Как проспался, удалось стибрить и загнать провода. Потом, правда, дали пару раз прямо в рыло, но и выпили тоже знатно. А вчера увёл поросёнка, и они его с Кешкой частью съели, частью тоже загнали, знамо дело, за водку. И вот тут-то вышла промашка. Жена — Раиса знала про порося. Она костерила Генку, как обычно: за пьянку, за стыдобищу от соседей, ну и до кучи, что мясца не оставил. Полундра перебранки не вынес и утёк от дома подалее. Он спал в придорожных кустах, когда начал понемногу накрапывать дождь. Струйки побежали по драной куртке, затекли за воротник, и Генка сел. Он встряхнулся, словно пёс после лужи, и увидел прямо перед собой дивное диво.

На просёлке стояла запылённая, но почти что новая Нива. Дверца её была открыта, мотор урчал, словно сытый кот. Ключ, и тот торчал в зажигании, а шофёр… Почти рядом, не видя Генки, в кустах стоял мужик. Он уже застёгивал брюки. Полундра только успел подумать, что такую клёвую куртку и бейсболку чёрную с красным он совсем не прочь подмостырить, и его руки сами потянулись к бутылке, что лежала у него рядом с шапкой.

Одного удара хватило… Мужик без звука упал. Полундра стащил с него куртку и не спеша надел на себя. Бейсболка последовала за ней.

«Машина!» — Она спокойно ждала у обочина настоящего парня, и он не задержался и сел. Полундра ударил по газам, железный конь рванул, а наездник запел. Так продолжалось метров пятьсот.

«Жизнь была так прекрасна, но, блин, всё-тки самогонка есть самогонка! Если бы это была водка, разве повело б его сперва вправо, потом впритирку прижало к откосу и опять вынесло в колею, но теперь по косой, а там обрыв, лететь метров пять…

Жёлтая Нива, потеряв управление, повисла над озером, передние колёса её некоторое время вращались в воздухе, она медленно накренилась, водитель, опёршись на руль, грудью нажал на клаксон, и он загудел. Затем машина сорвалась, и, грохнув о камни, загорелась как свечка. Прогремело несколько взрывов, живой факел, набирая скорость, полетел вниз. Наконец он последний раз ударился о землю и ухнул в воду.

Тяжёлый раскат грома прокатился над озером. Но человек, лежащий под густой раскидистой елью не слышал грозы. Из глубокой раны на затылке струилось кровь, от которой густые седые волосы потемнели и слиплись. Дождь, наверно, и не сумел бы его разбудить, не проник бы под широкие еловые лапы, но гроза прошла стороной. Некоторое время ещё сухие разряды прорезали наэлектризованный воздух, потом зарницы ушли к горизонту и осветили тёмный бор за рекой.

— Слышь, Матвеич, Бисер этот, пьяный он, что ли? Ох, да Ма-а-а-твеич!