Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы все обманутые собственники жилья. Квартиры в этом доме действительно проданы по нескольку раз! Стройка прекращена. Мы требуем окончания строительства и обеспечения вкладчиков площадью. А в фирме господина Уперкопыто ничего определенного не говорят.
– Дай скажу, – перехватил микрофон запальчивый азербайджанец. – Ты думаешь, у него один дом такой? Мы из центра пришел, там тоже его фирма продавал и тоже в нагрузка другие люди давал! Мы вот что решил: школа видишь? – обратился он к журналистке. – В знак протест ми будем жить там! Месяц, другой, пока у него совесть заговорит. И никогда ест ни будем, пока он нам не даст жилье!
Стоящие рядом люди все разом закричали:
– Какая совесть в наше время! Хоть изголодайтесь, ему- то что!
Азербайджанец не сдавался.
– Слюшай. У тебя мама, папа ест? – опять схватил он за рукав журналистку.
– Я не поняла вопроса? – недоуменно пожала плечами она. – Вы имеете ввиду, едят ли они?
– Ничего я не имею! Крыша над голова не имею! А папа и мама пускай тебе про совесть расскажут. Когда мы был один страна – совесть был! Куда сейчас потерял? Пускай вот он, – азербайджанец ткнул пальцем в сторону Сергея Романовича, – скажет.
Присутствующие загалдели опять.
– Последние деньги вложили в квартиры! Живем с семьями кто в гараже, кто в заброшенном подвале, а кто и в палатках на улице. Нас здесь много, со всей Москвы и Московской области.
– Пачему Масква и область? Я из другой республик. Кавказ! И другие тоже. Не один Масква обманул, страна обманул!
Натик почувствовала неловкость за мужа. Она подумала, что вот этот плохо говоривший по-русски человек достойнее смотрится, чем он.
– Пока правительство города не захочет нас выслушать, не уйдем, – неслось с экрана. – Правильно грузин сказал, голодовку объявляем, не будем ничего есть!
– Я азербайджанец! Но живу – Дагестан, – отстаивал национальную принадлежность оратор.
Правда, его никто не слушал.
Корреспондентка Первого канала повернулась к экрану:
– Мы попытались услышать комментарии по этому поводу Сергея Романовича, президента компании, и вот что он сказал…
Натик приподнялась с дивана и подалась вперед, увидев мужа. Одетый в дорогой костюм, он умудрился выглядеть дешево. Может быть, из-за суетливо бегающего взгляда, он никак не хотел смотреть в одну точку, глаза постоянно перебегали с одного предмета на другой. Натику стало ужасно стыдно за него: «Так бегать привык, что и глаза в кроссе участвуют!»
Сергей Романович, между тем, пожимал плечами:
– Господа, да, дом не достроен. Надо ждать. У меня нет волшебной палочки, как у Гарри Поттера. Я бы рад бы всем помочь. И это гнусная клевета, что квартиры проданы разным вкладчикам. Я не знаю, откуда эта информация! – дальше Сергей Романович включил свою защитную систему на всю мощь, и никто – ни люди у телеэкранов, ни возмущенные дольщики – не смогли понять, что он так красноречиво объяснял и чем оправдывался.
Натик со злостью швырнула в него персиком. Размазанное пятно закрыло на мгновение Сергея Романовича, но он выскользнул из-под него и появился в другом месте огромного экрана с честным и скорбным выражением лица.
– Я сам живу в стесненных условиях! – заключил он и вполне натурально вздохнул, в целях безопасности ему приходилось часто менять место жительства, переезжая из одной своей квартиры, занимавшей этаж, в другую.
Натику стало еще грустнее! Она представила, как муж, придя вечером домой, с порога спросит, видела ли она репортаж. Она также знала, что не сможет соврать и станет расспрашивать его об этих бедных обманутых людях.
– Бедных! – язвительно протянет он и начнет рассказывать, как его кто-то облапошил, а затем подведет итог, что раз у этих «бедных» есть деньги на квартиру, значит, не по зернышку клюют.
– Кто лапкой шкрябает, согласно закону, у того денег на квартиру нет! В бизнесе – кто кого!
– Но ведь там же были и люди, которые вложили в покупку последние деньги! – скажет она.
– Не будь сентиментальной дурой! – рявкнет он. – Ты меня всегда устраивала тем, что не задавала глупых вопросов!
Представив себе такую картину, Натик поняла, что над ее безоблачной жизнью нависла угроза. Если она покажет мужу, что в курсе того, что происходит, то как бы разделит его позицию. И тогда, что бы он ни делал, у нее не будет морального права осуждать его. Если же она встанет на сторону обиженных, скорее всего, лишится комфортного образа жизни, к которому так привыкла. И станет вновь принадлежать к выживающей на копейки прослойке, из которой не так давно вышла и к которой теперь относилась с легким презрением.
– Нет, я промолчу! – прошептала Натик.
Сергею Романовичу сначала льстило, что он стал героем первых полос газет и Первого канала. Он был родом из маленького провинциального городка и теперь был уверен, все его знакомые знают, чего он добился в Москве. Дурная слава его не пугала. В его окружении не слишком задумывались о вопросах морали. Муки совести снедали его последний раз, когда он опаивал одинокого старика, чтобы тот согласился отписать квартиру на подставное лицо. Старик был не кто иной, как известный актер – звезда советского кино. Он всегда играл сильных и мужественных людей. Сергей Романович когда-то восхищался его героями и хотел быть на них похожим. В глубине души он чувствовал жалость к старику. Но тот был такой ничтожный, пьяный, обиженный на жизнь, что чувство это Сергей Романович в себе задавил. Более того, когда квартира наконец досталась ему, чувствовал победу, как будто превзошел героев, чьи роли играл некогда известный актер. Когда старик умер и вспомнившая о нем страна стала крутить фильмы с его участием, Сергей Романович смотрел их с удовольствием.
По сути, с этого эпизода и началась у него другая жизнь. Квартир становилось все больше, стариков все меньше, но его это мало волновало.
Все устраивал его партнер, который позднее неудачно поскользнулся в бане. Сам Сергей Романович никогда в мокрых делах не участвовал и лишних вопросов не задавал. Зато он умел найти нужных людей. Нотариусы, оформлявшие липовые завещания и договоры купли-продажи, были надежными. Чиновники муниципалитета – понятливыми, а дальше цепочка шла выше, проложив путь через милицию наверх, в прокуратуру, а дальше – в суд и Государственную думу.
Любуясь на себя в репортаже с места события, где он