Спасибо, Марья Степановна!

Мы ушли из Николкина, зная, как ухаживать за козами, когда сажать картошку, чем кормить кур и где брать семена капусты. Еще у нас появилось ружье – и мы тогда думали, что это самое важное наше приобретение.

Двухстволка «Иж» принадлежала супругу Марьи Степановны. На охоту он почти не ходил, но ружье держал «для порядку» и «потому что у отца такое было». В железном ящике навалом лежали коробки с капсюлями и дробью, снаряженные патроны, гильзы, самодельные пыжи, жестянка с порохом, навойник, закрутка, еще что-то – брать все мы не стали, прихватили только патроны с картечью и пулями, паспорт ружья и потрепанную книжку «Спутник начинающего охотника».

Мы пообещали вернуться через пару дней. Мы и вернулись бы – если бы не объявившиеся у нашего порога зомби.

Но даже справившись с обращенными, мы еще почти неделю выжидали, не появится ли новый отряд монстров, и осторожно обследовали окрестности.

Все это время раненая и напуганная Марья Степановна, забаррикадировавшись в избе, ждала нас. У нее хватало сил, чтобы как-то ухаживать за домашней птицей и животными. А на себя сил уже не оставалось.

Когда мы с Димкой ее нашли, она едва дышала. Мы перенесли ее с пола на кровать, уверенные, что сегодня придется копать свежую могилу. Но Марья Степановна прожила еще целых пять дней. Я оставался с ней до самой смерти – один. Четыре дня я слушал ее рассказы и наставления. Потом она замолчала, но все что-то требовательно показывала мне глазами.

Я похоронил ее рядом с мужем Толей.

А потом пошел доить коз и кормить «курей» – думаю, об этом она меня глазами и просила.

* * *

– Я уверен, что они сдохли, – заявил Димка, когда мы покидали крохотное деревенское кладбище, все состоящее из четырех провалившихся могил.

Я даже вздрогнул от таких слов. Но тут же понял, о чем он говорит, и изрек сентенцию – возможно, чужую:

– Надеяться на это можно. Но рассчитывать на это нельзя.

– Красиво сказал, – признал Димка и надолго замолчал, что-то обдумывая.

Тишина мне нравилась. Можно было мерно шагать по знакомой дороге, воображать, что ты сейчас один, вспоминать прошлое и строить планы на будущее.

– Жрать в городах им нечего, – нарушил мою тишину Димка. – Разве только друг друга.

– Мы не знаем, нужна ли им еда, – заметил я.

– Конечно, нужна, – ответил Димка…

Опять у нас начинался старый разговор – и мы раздражались не столько от темы, сколько от ее повторения. Все уже было сто раз переговорено, все аргументы давно были озвучены, осмыслены и опровергнуты – примерно так спорили сторонники и противники легализации короткоствольного оружия в то время, когда мир был в полном порядке.

– Переливаем из пустого в порожнее, – сказал я.

– Да, надо бы съездить и посмотреть своими глазами…

Я злился на Димку, Димка злился на весь белый свет. Мы, забывшись, шагали так быстро, что Оля не поспевала за нами.

– И что мы тут каждый раз пешком топаем? – раздраженно буркнул Димка. – Давно надо было какую-нибудь «Ниву» пригнать. Только время зря тратим – почти три часа в один конец.

И это мы тоже не раз обсуждали. И я повторил то, что уже не однажды было сказано:

– «Нива» через балку не проползет.

Балкой мы называли старый мелиорационный канал примерно на половине пути между Плакином и Николкином. Раньше через него были две переправы, но мост из бетонных плит давно сполз вниз, а легкий переход, сваренный из труб и листового железа, безнадежно прогнил и даже тяжесть двух человек выдерживал с трудом.

– От машины, к тому же, останется колея, – добавил я. – А нам себя выдавать нежелательно.

Ничего нового Димка от меня не услышал. А вот для меня его следующие слова были очень неожиданными.

– Слушай, – подхватив меня под руку и оглянувшись на отставшую Олю, сказал Димка, – тебе не кажется, что у нас с ней как-то сейчас не клеится?

– Чего? – Я даже приостановился.

– Ну, я подумал… Ты, как бы, спец… У тебя с Катей тоже были проблемы…

– Чего-чего? – окончательно растерявшись, повторил я.

– Не, ничего. – Димка махнул рукой. Он жалел о том, что поднял эту тему – это было очень заметно. – Не бери в голову. Забудь…

Я, наверное, и забыл бы, если б не другой, вскоре последовавший, разговор.

Остаток пути мы молчали. И только когда впереди замаячили две кривые ветлы и крыша нашей избы, Димка попросил нас остановиться и напомнил, что нужно быть осмотрительнее, а оружие держать наготове.

– Обращенных боишься? – съязвил я. – Они же все сдохли.

Он посмотрел на меня так, что мне даже стало немного стыдно.

– Ладно, – сказал я, хмурясь и отворачиваясь. – Печка топится, труба дымится. Значит, все нормально.

– В первое нападение печка тоже топилась, – напомнил мне Димка, взявшись за свой монокуляр. – И ты так же говорил, что теперь все будет нормально.

Я не стал ему отвечать. Только нахмурился сильнее и поудобнее перехватил отточенную лопату. Возразить мне было нечего.

* * *

К первому нападению, случившемуся через несколько дней после нашего заселения, мы оказались совершенно не готовы. Нам тогда мнилось, что опасность осталась где-то далеко – в городах и селах, связанных нормальными дорогами. Дикое дремучее Плакино – а вернее, та изба, что одна уцелела из всей заброшенной деревни, – представлялось нам островком, изолированным от всего мира, отрезанным от него. И странно было после всех безумных событий очутиться в таком тихом и спокойном месте. Так странно, что по утрам даже не верилось в произошедшее с миром, а то, что несколько дней тому назад мы видели собственными глазами, уже казалось кошмарным сном, жутким мороком.

Поэтому появление зомби возле нашего дома потрясло нас сильнее, чем все, что произошло с нами ранее.

Мне отлично помнится тот день: я сижу у открытого подтопка печи, ворошу кочергой прогорающие дрова, говорю, что теперь все будет нормально, планирую вслух скорый поход к Марье Степановне в Николкино – как вдруг Таня, сидящая у окна, говорит едва слышно: «Они уже здесь…»

Таня была плоха. Мы начали лечение, но результата пока не видели. Иногда, впрочем, девушке становилось легче настолько, что она просила нас посадить ее за стол перед окном. Она пила подслащенный кипяток с чайного блюдца, держа его дрожащими руками, и смотрела за стекло. Мы знали, что через полчаса или час ей вновь станет худо, и она опять будет давиться слизью и метаться в бреду.

– Они уже здесь, – сказала Таня, глядя в окно.

И все подумали, что у нее начался бред.

– Пора баиньки, – сказал ей Димка и встал. Я тоже поднялся, поставил кочергу в угол, ногой прикрыл чугунную дверцу печи.