– Они… здесь… – повторила Таня и уронила блюдце. Оно покатилось по столу, свалилось на пол и разбилось. Мы не обратили на это внимания. Мы уже видели то, что заметила Таня.

Зомби.

Они брели через луг – и это напомнило мне сцену из какого-то фильма про фашистов: уверенные в себе оккупанты, развернувшись цепью, входят в беззащитную деревню.

– Дверь! – заорал опомнившийся Димка и ломанулся к выходу.

А я будто к полу прирос. В голове пульсировало: «Откуда?! Откуда?!»

Это был конец. Раз уж нас нашли здесь, значит, бежать больше некуда.

– Откуда? – прошептал я.

– С той же стороны идут, откуда и мы пришли, – сказал Минтай. Он хрипло дышал мне в ухо. – Выследили, гады.

Из-за кустов на лужайку перед избой выпрыгнул поджарый мангус. Он припал к истоптанной нами земле и закрутился волчком, фыркая так, что даже в доме было слышно. Потом мангус замер, медленно поднял голову и посмотрел в окно – точно на меня.

– Вынюхали, – шепнул я.

Мангус подобрался. Мог ли он меня видеть, чуять? Я не знал.

Он прыгнул.

Я не думал, что эта тварь способна так прыгать.

Окно разлетелось, будто в него пушечное ядро попало. Застрявший в раме мангус задергался, хлопая пастью и протискиваясь в комнату – захрустело стекло, затрещало дерево. А я все стоял, смотрел на него, словно загипнотизированный.

Выстрел я принял за оплеуху.

Правый глаз мангуса расплескался.

– Выпихивай его! – заорал Минтай. – Выпихивайте!

Второй выстрел опалил мне висок. Я втянул голову в плечи. Из пасти мангуса густо полилась кровь.

Меня отодвинули – почти отбросили. Катя с ухватом наперевес кинулась к дергающейся в оконном проеме твари. Оля тыкала в огрызающуюся морду черной от копоти кочергой. Минтай, прищурившись, целился в мангуса из пистолета, но почему-то больше не стрелял.

– Выпихивай, выпихивай!

Я вспомнил про топорик, которым мы секли лучину для растопки, бросился на кухоньку. Понимая, что все уже бесполезно, что мы обречены, схватил его, метнулся назад, крича, словно какой-нибудь дикарь. Я вскочил на стол, оказавшись как раз на линии выстрела, но совсем об этом не думая. Размахнулся так, что обухом едва не пробил потолок. И обрушил топор на голову не желающей подыхать твари.

Не знаю, сколько раз я ее ударил. На меня помутнение нашло. Кажется, я отрубил мангусу голову. Вернее, то, во что она превратилась.

– Хватит, хватит уже! – Меня стащили со стола, отобрали топор. – Вот взбеленился!

Димка заплетал мне руки, пытался меня успокоить – я и не заметил, когда он вернулся. Что-то хрипел Минтай. Прыгали рядом Оля и Катя.

– Все… – Я едва не заплакал. – Все кончено. Вы не понимаете разве? Эти твари и здесь нас достанут.

– Без паники, – одернул меня Димка. – Мы заперты в доме, и у нас есть оружие. Может, отобьемся.

– А что дальше? – Я сел на пол, безвольно уронил руки. – Столько усилий… И все напрасно… Нам от них не спрятаться.

– Значит, будем с ними воевать.

– Нас шестеро. – Я нашел в себе силы поднять голову и взглянуть на Димку. – А их шесть миллиардов.

– Мы этого не знаем, – сказал Минтай.

– Все еще надеешься на помощь из-за моря? – ощерился я. – Потому и бабки свои таскаешь?

– А ты мои бабки не трогай! Не тобой заработано!

– А у нас теперь коммунизм! Все общее!

– Хрен тебе на рыло!

– Да я тебе, ублюдку!!

– Эй, эй, эй! – Димка растолкал нас. – Вы чего это? Тоже время выбрали! Успокаиваемся, садимся и думаем – что делать дальше. Видите, что творится снаружи?

Мы не только видели, но и слышали. Из разбитого окна, заляпанного кровью, сильно сквозило. Рыскающие зомби подвывали и странно постанывали – жуткие звуки, которых мы не слышали раньше.

– Я запер крыльцо, дверь в прихожей и выход на двор, – доложился Димка. – Сам двор закрыть не успел – там, кажется, кто-то уже есть. До окон эти твари не дотянутся – окна высоко. Разве только еще один такой же попрыгунчик объявится. Поэтому окна предлагаю заставить мебелью.

– И будем сидеть слепые и в темноте, – возразил я, тщетно пытаясь успокоиться.

– Лучше бы, конечно, заколотить, – кивнул Димка. – Но чем?

– Разломаем стол и лавку, – предложил я. – Можно пол разобрать. А гвоздей надергаем. Только какой смысл всего этого? Просидеть взаперти месяц и сдохнуть тут от голода и жажды?

– Нам просто надо немного прийти в себя.

– Нет, – сказал я. – Нам нужно как можно скорее избавиться от этих гостей. Потому что завтра их может стать еще больше.

Димка закусил губу – это означало, что он размышляет.

– Может, ты и прав, – медленно проговорил он. – Может…

Мою правоту окончательно признали минут через десять. За это время мы успели наглядеться на прибывших гостей: они казались сообразительнее своих городских сородичей и заметно шустрее. Они даже умели действовать совместно – я сам видел, как один обращенный пытался влезть на другого, чтобы заглянуть в разбитое окно. Он успел ухватиться за раму и повис на руках, неуклюже стараясь подтянуться. Но тут подоспел я с топориком.

– Зомби адаптируются, – сказал Димка, переходя от окна к окну. – Они то ли учатся, то ли вспоминают свой человеческий опыт. Смотрите: они оторвали ручку от двери. Они знают, что это вход, и ломятся туда. Представьте, что сейчас творится в городах.

Мы не хотели ничего представлять – это было слишком страшно.

Много раз Димка прикладывал автомат к плечу, сквозь стекло целясь, но почти сразу опускал ствол. Он и Минтаю не позволял стрелять, и меня, ружье взявшего, одергивал: патронов мало, берегите патроны, думайте, как можно одолеть тварей, не используя огнестрельное оружие.

У нас были ухваты и ножи, кочерга и два топора. В холодном чулане можно было найти молотки всяких размеров, тупые серпы, стамески и отвертки. На крытом дворе стояли косы, вилы, лопаты и грабли – но двор, скорее всего, нам уже не принадлежал.

– Сосчитали, сколько их? – спросил Димка.

– Десяток – точно, – ответил я.

– Не меньше дюжины, – сказал Минтай, глядя в другое окно.

– Мне показалось, что минимум – пятнадцать, – возразил нам Димка. – А нас трое.

– Пятеро, – отозвалась Катя, подбирая Димкину «Осу».

– Шестеро, – едва слышно пискнула Таня.

Сейчас это – написанное на бумаге – выглядит героически. На самом деле никакой героики не было и в помине. Страх, разочарование, неуверенность, усталость – вот что мы испытывали. Мы тряслись, и наши голоса дрожали. А под окнами ходили жуткие твари, рвали запертую дверь, царапали стены, ворчали и стонали – неужели разговаривали на своем языке?