– А что с заказом на нас? С этим как?

– Прости… не могу отозвать! Они все неотзываемые! Оплатил, сказал, кого убрать, они и уберут! Да так, что никто и не подумает на Братство! Мол, сам башку сломал, с кручи упал! Или случайно утонул в ванне – вина перепил! Но я тебя больше не трону! Клянусь Создателем!

– Рассказывай! – приказал Дегер и еще немного ослабил хватку.

– Так ты согласен меня не убивать? Согласен с тем, что мы расходимся без проблем?

– Согласен, демоны тебя задери! Я же сказал! Я всегда выполняю свои обещания, какого демона ты медлишь? Говори!

И Вожак рассказал. Все рассказал. И Дегер поверил. А потому шагнул к выходу, выпустив горло бандита. И не убил Вожака.

Дегер успел отойти всего на пару шагов, опасаясь выстрела сверху. Крепостные арбалеты трудно заряжаются, а потому – очень долго. Зато выстрел из такой коряги пробьет навылет и броню тяжелого латника. Чего уж говорить о живой человеческой плоти! Подтверждения этому сейчас торчали в тяжелых дубовых плашках, коими выстелен был весь этот дом.

Но опасаться надо было не выстрела. Ловкая рука метнула широкий, тяжелый нож в спину уходящего врага, врага, который принес столько хлопот хозяину дома и испортил ему прекрасную, тихую, пахнущую женским телом ночь.

Клинок вонзился Дегеру прямо под лопатку – неудачно попал, теперь левая рука двигалась с трудом, малейшее движение причиняло сильную боль. Но не это было страшным. На клинке, в специальных канавках, имелся парализующий яд, который, по слухам, изобрел некий маг на службе у Братства. Человек под действием этого яда впадал в транс, а из транса, если не дать противоядие (имеющееся у каждого обладателя такого клинка), жертва имела девяносто девять шансов переселиться в мир иной. И это при всем при том, что парализованный понимал и ощущал все, что происходило вокруг него. Боль, страх, беспомощность и горе – весь спектр человеческих чувств, да еще и усиленных в несколько раз, вот что такое был этот яд. Очень дорогой яд. Очень редкий яд. Приготовленный по рецепту, данному Братству неким магом, преследуемым государством. Опять же – по слухам.

Слухи или не слухи, но, когда у тебя под сердцем торчит клинок, отравляющий все вокруг себя мерзким ядом, трудно избежать попадания арбалетного болта. Ты тащишься так медленно, будто у тебя на плечах лежит громадное, тяжеленное бревно, и каждый шаг может привести к падению. Потому через секунду в Дегере имелись две дырки: одна на уровне пояса, слева, другая – под правой лопаткой. Счастливая случайность, что болты не раздробили кости, а только чиркнули по ним и пролетели дальше, добивая многострадальный дубовый паркет.

Но не это было самым страшным. Ну, пролетели болты и пролетели, демон с ними! Пока снова зарядят свои коряги, сто раз можно выйти из района обстрела.

Охрана. Сразу десяток человек. А из оружия – только руки, ноги и широкий нож с канавками по бокам, который только что торчал в твоей спине. Ну и не очень умная голова, которая никак не дает покоя другим частям тела.

Скорость упала в разы, приблизившись по уровню к скорости обычного человека. Организм срочно уничтожал последствия отравления, но яд, разнесенный по всему телу и попавший в мозг, продолжал действовать, так что скорость полностью должна восстановиться не раньше чем через несколько часов. А то и дней. Этот яд был слишком хорошим изделием преступных рук неизвестного мага. Или не преступных? Этак и кузнеца, выковавшего меч, можно назвать преступником. Или мастера по изготовлению луков – при чем тут он, если его изделие использовали не на охоте, а для того, чтобы засадить стрелу в затылок человеку?

Скорость ушла. Но осталась сила. Осталось умение, которое всплывало из глубины сознания и позволяло подороже продать свою жизнь. Организм изнемогал, борясь с ядом и одновременно выдавая всю мощь, которую он мог собрать для того, чтобы тело могло сохраниться, не позволить исполосовать себя на кусочки и полоски кровавого мяса.

Нападавшие мешали один другому, теснясь, стараясь достать противника раньше остальных. Если бы они догадались объединиться, отошли на пару шагов и уже оттуда рубили Дегера своими длинными мечами, не опасаясь ответных ударов, работая в команде, а не каждый по себе, – возможно, он не ушел бы живым из этого дома. Впрочем, в истории нет и не было сослагательного наклонения: «Что было бы, если бы». Да и Дегер, подчиняясь инстинктам или хранящимся в сознании глубоко скрытым умениям, не случайно не позволял противникам разорвать дистанцию. Он вертелся вокруг бойцов, пропуская удары мимо тела, уклоняясь, но практически не парируя их зажатым в руке ножом. Ножом он бил. И бил очень эффективно – не заботясь о том, чтобы бить насмерть. Зачем бить насмерть, если на ноже темнели полоски парализующего яда, заполнившего глубокие канавки? Каждый удар, пусть и не смертельный, через довольно-таки короткое время вызывал паралич у раненого – даже раненного легко. Каждый порез, каждый укол безвозвратно отправляли бойца в состояние обморока, со временем переходящего в смерть. Сам того не желая, Вожак дал в руки своему врагу максимально эффективное в этих условиях оружие. И Дегер воспользовался им в полной мере.

Через минуту вокруг него не было ни одного стоящего на ногах врага. За исключением Вожака, который снял со стены два скрещенных тонких клинка и теперь быстро шел, почти бежал к Дегеру, рассекая воздух сложными узорами стальной паутины.

Вжик! Вжик! Вжик! Рубаха, и так уже изрезанная на полоски и лоскуты, взметнулась, окрашенная красным, а на теле Дегера прибавилось глубоких порезов. Вожак был очень быстр, очень! Принятое им магическое снадобье, которое можно пить лишь изредка, чтобы не сжечь свой мозг и все тело, дало ему скорость, нечувствительность к боли и невероятную силу. Он уже дважды пробовал это средство, и каждый раз после приема, когда снадобье переставало действовать, выходя из организма кровавым по́том и красной мочой, он несколько дней болел, не способный не только на какие-то активные действия, но и на усиленные размышления. Это снадобье можно было применять только тогда, когда твоя жизнь стоит на краю обрыва. И вот – третий раз.

Теперь выживет или он, Вожак, или этот демон в человеческом обличье, которого нельзя убить ни ядом, ни холодным железом. Остается только одно – раскрошить его на кусочки! На мелкие кусочки! А потом сжечь! Пусть возвращается в Преисподнюю, в мире людей делать ему нечего!

Летели брызги крови, клочья рубахи, в руках почти неуловимо мелькали клинки, вспарывая воздух, звеня, дрожа от предвкушения – им хотелось напиться свежей, горячей крови! Они так долго пылились на стене, превращаясь в украшения, в тусклый ковер, в узор на дереве облицовки! И вот теперь настало их время!

Кромсать мягкую плоть! Пить пахучую красную жидкость! Нырять в темную, сладкую утробу, жалобно стенающую и распадающуюся под напором холодной стали!

Когда над лицом Вожака нависло светлое пятно, на котором выделялись яркие, будто светящиеся сине-голубые глаза, – он так и не понял, что с ним случилось. Боли не было, только руки не поднимались, ноги не держали, а в груди разливался смертельный, нестерпимый холод. И только когда «пятно» спросило его: «Зачем ты это сделал? Я же пощадил тебя!» – он хотел ответить, но не смог. Он мог бы много рассказать о том, как выживал на улицах города старателей и торговцев скотом. Как его пинали все, кому не лень, и как он дрался за куски подгнившей еды с крысами и бродячими котами, а после умирал, залитый собственным дерьмом, неспособный двигать руками и ногами, вот почти как сейчас. И как выжил, похожий скорее на жестокую, вероломную крысу, но не на человека. Выжил за счет того, что умел вовремя предать, нанести удар в спину – потому что те, кого он предавал и убивал, сделали бы это сами в отношении его. Просто не успели… И какого труда ему стоило создать свою империю, построенную на Порядке, им установленном Порядке, который никто, НИКТО не смеет разрушать! Ибо на этом Порядке и держится вся его жизнь!