Задача сортировки сперматозоидов играет большую роль в ветеринарии. Например, неплохо бы сделать так, чтобы коровы молочных пород преимущественно рождались женского пола. В принципе, лабораторные технологии, позволяющие разделять X- и Y-сперматозоиды (притом без утраты их жизнеспособности), существуют [6]. Сперматозоиды могут действительно плыть с разной скоростью, если преодолевают при этом сопротивление вязкой среды или движутся в электрическом поле; есть иммунологические методы выборочного связывания Y-сперматозоидов; а в большинстве случаев применяется проточная цитометрия, при которой клетки окрашивают флуоресцентным красителем, а затем сортируют по интенсивности свечения, которая как раз зависит от количества ДНК. Такой метод позволяет получить потомство нужного пола в 70–90 % случаев. Для сельскохозяйственных нужд этой точности вполне достаточно, а вот для человека маловато. Хотя вопрос в том, есть ли альтернатива лучше. В девяностые и в начале нулевых проточную цитометрию использовали и для сортировки человеческих сперматозодов – если нужно было снизить вероятность рождения ребенка с наследственным заболеванием, которое сцеплено с полом, или просто родителям хотелось девочку (мальчика), потому что дети другого пола у них уже были [7].

Теперь есть метод намного более надежный – преимплантационная генетическая диагностика. Перед замораживанием эмбриона у него забирают несколько клеток (это не приносит вреда, поскольку они пока еще взаимозаменяемы) и проводят генетический анализ, чтобы впоследствии подсаживать в матку только тех, кто отвечает требуемым характеристикам. Таким образом пол можно установить со стопроцентной точностью. Законодательство разных стран мира относится к этим техническим возможностям по-разному. В России, согласно закону 323-ФЗ, выбор пола ребенка разрешен только по медицинским показаниям, а по желанию родителей – нет. Практикующие эмбриологи, впрочем, рассказывали мне в частных беседах, что в реальной клинической практике это желание зачастую учитывается, если для этого есть техническая возможность. Когда у врача есть два замороженных эмбриона и один из них красивый, а второй едва живой и кривоватенький, то выберут для подсадки в любом случае первого. Если же оба эмбриона одинаково хороши и притом известно, что один из них XY, а второй XX, а будущая мать рассказывала доктору в неформальной беседе, что всю жизнь мечтает о дочери, – вероятность того, что у нее будет дочь, оказывается выше 50 %. Никто не понимает, почему совершенно случайно так получается. Магия!

Есть ли какой-то смысл в том, чтобы мечтать о дочери? В принципе, да: наука сообщает, что беременность девочкой в среднем протекает более благополучно и роды тоже проходят легче [8, 9]. От пола плода зависит экспрессия целого ряда генов в плаценте, и в случае беременности мальчиком выше вероятность того, что плацента хуже внедрится в стенку матки, а также будет провоцировать локальное воспаление (что влечет угрозу преждевременных родов). Мальчики чаще запутываются в пуповине. Мальчики обычно крупнее (из-за чего тяжелее протекают роды и чаще требуется кесарево), но и среди плодов, слишком маленьких для своего срока, мальчики тоже встречаются с большей вероятностью. При беременности мальчиком увеличен риск гестационного диабета. И даже прием алкоголя матерью во время беременности приносит больше вреда, если плод мужского пола. Самое заметное исключение из этого правила – это случаи ранней преэклампсии: она как раз приключается чаще с плодом-девочкой (потому что у плода-мальчика в таких случаях просто жизнь заканчивается выкидышем еще до развития преэклампсии, предполагают авторы). Но в остальном девчонки лучше! Есть даже данные о том, что женщины, родившие много сыновей, хуже себя чувствуют и меньше живут [10], поскольку сыновья создают более сильную метаболическую и иммунную нагрузку на организм. Причем наблюдается такой эффект не только у человека, но и у других крупных млекопитающих, например у толсторогов (это такие горные бараны) [11].

Страх перед голодом

Особенности течения беременности влияют не только на здоровье матери, но и на здоровье потомства, причем через десятилетия после рождения. Впервые это смелое предположение сформулировали британские эпидемиологи Дэвид Баркер и Клайв Осмонд в 1986 году [12]. Они изучили медицинскую статистику из 212 административных округов в Англии и Уэльсе более чем за полвека и обнаружили ярко проявленную географическую корреляцию между младенческой смертностью в 1921–1925 годах и смертностью от сердечно-сосудистых заболеваний в 1968–1978-м. Аналогичный эффект наблюдался для бронхита, ревмокардита и рака желудка, но не для двух десятков других исследованных заболеваний. Авторы предположили, что в более бедных и неблагополучных районах на северо-западе страны женщины не получали достаточного питания во время беременности, рожали младенцев с низким весом, чаще переводили их на искусственное вскармливание из-за нехватки молока. Некоторые младенцы от этого умирали, а у выживших все равно оказывалось хуже здоровье, что приводило впоследствии к повышенной смертности от сердечно-сосудистых заболеваний.

В последующие годы эту гипотезу стали интенсивно перепроверять и дополнять, фокусируясь в первую очередь именно на питании во время беременности. Удалось получить массу подтверждений того, что голод, с которым сталкивалась женщина, повышает вероятность сердечно-сосудистых заболеваний и метаболических нарушений у ее потомства на десятилетия вперед. Больше всего общественного внимания получили исследования голода, связанного с социальными катастрофами, в первую очередь с войнами. Например, эпидемиологи активно изучали последствия Голодной зимы 1944–1945 года в Нидерландах. Граждане страны, уверенные (и небезосновательно) в скорой победе союзников, осенью 1944 года объявили забастовку на железных дорогах. Немецкое оккупационное правительство, однако, быстро смогло восстановить снабжение своих военных частей, но в качестве меры возмездия блокировало поставку продовольствия в западные районы Нидерландов, включая Амстердам. В зоне бедствия жили более 3 миллионов человек, и около 20 тысяч из них умерли от голода. Снабжение восстановилось только весной, ближе к Победе.

Те женщины, которые были беременны в Голодную зиму, не обязательно родили маловесных детей: если недостаток еды пришелся на первый триместр, а потом питание нормализовалось, то младенец в утробе набирал вес нормально. Однако именно у таких детей – зачатых во время голода – были наиболее ярко проявлены долгосрочные последствия. В своей дальнейшей жизни они были склонны к ожирению, нарушениям обмена веществ, сердечно-сосудистым заболеваниям, и все это в большей степени, чем страдавшие от голода во второй половине эмбрионального развития и тем более рожденные годом раньше или годом позже [13]. Этот эффект отчасти объясняется нарушениями развития плаценты, но в основном связан с эпигенетическими изменениями, то есть с подавлением или усилением активности целого ряда генов, вовлеченных в обмен веществ. В первом приближении можно сказать, что эмбрион, получая сигналы о том, что снаружи голодно, заранее настраивает свой обмен веществ таким образом, чтобы наиболее эффективно усваивать и запасать пищу. А поскольку, когда он рождается, снаружи уже достаточно еды, эта адаптация ведет к ожирению. Примечательно, что тут может