— Серьёзно? Им тоже… Можно?

— Учёный зверь! Вот это чудо! Чего только не увидишь в столице.

— Это и в столице большая редкость…

— А может, это шутка?

— Да кто же будет так шутить, глупости. Но дело странное.

— Хм…

Чёрный дракон, облачённый в белую мантию, которого сопровождала целая плеяда слуг, приподнял голову.

— Вы хотите поделиться своей мудростью, о, принц Кархан?.. — нарочито громким голосом спросил слуга, который был почти в три раза меньше своего мастера. Все немедленно обратили на дракона пристальные взгляды. Принц Кархан являлся сыном самого императора, — в этом не было ничего удивительного, у последнего было более сорока отпрысков, каждый из которых был в той или иной сфере выдающейся личностью, — но принц Кархан был одновременно одним из самых младших детей его мудрейшества и самых умных. Свою учёную степень он получил в возрасте всего пятнадцати лет! Его почитали, как величайшее дарование за последнее десятилетия, хотя и ходили слухи о некоторой тщеславности юного принца.

— Нет ничего удивительного в том, — размеренным рыком заговорил чёрный дракон, — что просвещённый зверь может сделаться учёным, ибо способный учитель в состоянии воспитать даже и дикое животное. Нет, также, ничего удивительного в том, что учёный зверь решит испытать свои способности на экзамене…

Все собравшиеся слушали дракона с пристальным вниманием. Сун, которому уже вернули его сертификат, тоже обернулся и прислушался. Морда обезьянки озарилась, когда дракон упомянул его учителя; в то же время сир Ву наоборот — нахмурился. Он заметил вторую половину фразы драконы: «воспитать даже дикое животное». В словах принца сквозила потаённое презрение.

Наконец кандидаты стали заходить на заранее подготовленную площадку. Она представляла собой широкую мощёную площадь, расположенную на вершине каменного плато, с которой открывался прекрасный вид на протяжённые зелёные долины. Площадку эту пересекала длинная плита из чёрного стекла. Рядом лежало зубрило и несколько чанов, в которых дымилось раскалённое золото. Именно здесь будут записаны имена драконов, которые займут первую сотню мест.

Ещё немного дальше возвышалось каменная платформа, на которой находились гигантские столпы. Это были сидения экзаменаторов. Средняя колона была самой широкой и высокой. Она предназначалась для самого императора, его мудрейшества Креста Первого.

Сун присел на землю и скрестил ноги. Кролик присел неподалёку. Ещё через тридцать минут показались экзаменаторы. На каждом из них была мантия разного цвета — синяя, чёрная, белая, пурпурная и золотистая. Только императора всё не было, что немало расстраивало зрителей, которых к этому времени собралось уже несколько сотен тысяч — они разместились на трибунах, возвышающихся на другом конце площадки. С неё можно было видеть учёных, которые в этот момент либо сами, либо с помощью своих слуг доставали все необходимые для работы принадлежности: свитки, кисти и чернильные брикеты.

Ву Лин разложил всё необходимо, присел и закрыл глаза, дожидаясь, когда снова потребуется его помощь. Сун благодарно ему кивнул, скорее как другу, нежели слуге, взял кисть, сделанную из собственного волоса, и сосредоточился. Через пару минут раздался гонг. Слуги стали разносить бланки с вопросами.

Экзамен начался.

Глава 56. Последний вопрос

Любой человек, которому приходилось сдавать экзамены, особенно важные, от которых зависит вся его или её дальнейшая жизнь, знает, насколько нервирующий это процесс.

Как только прогремел гонг, на широкой каменной площадке повисла абсолютная тишина. Даже зрители на трибунах, который ещё секунду назад вели оживлённые разговоры, немедленно замолчали и сосредоточились на происходящим действе. Только ветер завывал время от времени, дёргая за белоснежные листы бумаги, которые учёные расстелили перед собой на деревянных подставках, и за кончики кисточек.

Наконец, когда всё было готово, и кисти, вымоченные в чернилах, зависли над белой, как пасмурное небо, бумагой, экзаменатор в золотистой мантии, сидение которого находилось выше всех остальных, уступая только императорскому, прорычал первый вопрос:

— Великий мудрец Вури, — говорил он медленным голосом. — утверждал, что благо есть наивысшее благо несмотря ни на что, но не в том случае, когда благо не является наивысшим благом. Распишите, что подразумевают эти слова в трёхстах и менее иероглифах. Начинайте…

Зашуршали кисточки. Некоторые учёные сразу принялись писать. Другие сосредоточенно всмотрелись в свои листочки. Третьи приподняли головы, закрыли глаза и стали прислушиваться к ветру, как будто надеясь услышать в его завываниях верный ответ.

Сун помолчал некоторые время и принялся писать.

Сир Ву, в свою очередь, присел рядом и время от времени поглядывал на изящные строки, которые выводили мохнатые пальцы его новоявленного друга. Время от времени белый кролик одобрительно кивал, время от времени качал головой. Один раз в его глазах промелькнуло удивление, и взгляд, которым он смотрел на Суна, изменился — в нём появилось уважение. Кролик ничего не говорил. Прислуге запрещалось помогать своему мастеру — за этим делом пристально следили стражники. На самом деле "сир Ву" легко мог обойти их надзор, но в этом не было нужды.

Экзамен продолжался пять часов, на протяжении которых экзаменатор зачитывал всё более каверзные вопросы. Если бы у драконов были потовые железы, они бы давно промокли до нитки. Внутри некоторых из них загорелись золотистые огоньки. Они использовали силу своего Ци, чтобы поддерживать ясность ума и твёрдость лапы, дабы та не соскочила и, упасти Вури, не оставила кляксу.

Наконец пришло время последнего вопроса. Он должен быть стать самым важным. Перед ним учёным даже предоставили некоторое время перевести дух. Затем экзаменатор в синей робе осмотрел собравшихся и сказал:

— Последний вопрос… Если на него будет дан правильный ответ, вы можете получить столько же баллов, как за все остальные вместе взятые…

Повисла напряжённая тишина. Драконы навострили уши.

— …Назовите одну вещь, в которой великий мудрец Вури… Был неправ.

Среди собравшихся пронёсся ропот. Зрители зашумели, и тут же притихли, когда почувствовали на себе строгие взгляды стражников. Учёные тоже не смогли сохранить спокойствие. Никто из них не поднял голос, они были для этого слишком образованы и воспитаны, и тем не менее глаза их полезли из орбит, а кисти, которые они сжимали в своих коготках, затрещали. Сама суть этого вопроса казалась кощунственной. В чём Вури был неправ? Ни в чём! Разве можно такое спрашивать? Это было святотатство. Позволено было, иногда, критиковать его мудрейшее императорской величество, ибо именно в споре рождается истина, однако только безумец станет спорить с небом. Вури был таким небом. Его слова представляли собой непреложный закон, они были фундаментом, на котором стояла вся империя. Эта была сама мысль, как таковая. Искать в его суждениях ошибку было… Безумием.