Ольга все чаще стала посещать церковь рядом с нашим домом. Крещена она была в православии, как и все в ее семье, кроме отца-чеченца. Подолгу разговаривала с бабушками, работающими в церкви… Постепенно стала им помогать — мыла полы, чистила подсвечники, протирала аналои. Все это по выходным, когда не работала в офисе отца. Иногда мы ходили на службу вместе, хоть я по-прежнему чувствовал себя уютнее, молясь по-своему и в одиночку. Вернувшись из крайней чеченской командировки, после взрывов на базе, я пришел в нашу церковь, где перед отъездом встретил старушку, похожую на мою няню — бабу Таню. В тот раз старушка читала молитвы по старой церковной книге. Мне почему-то очень хотелось снова ее увидеть. Тогда я стал расспрашивать о ней у женщин, прислуживающих в храме. Описал, как выглядит, но мне сказали, что такая женщина никогда в этом храме не работала. Действительно, я не видел ее раньше. Может, это моя няня ненадолго спустилась с неба, чтобы приглядеть за мной? Тогда я поставил самую большую свечу и поблагодарил бога за то, что выполнил мои просьбы и сохранил живым и здоровым. И еще за то, что послал мне Ольгу.

Между тем наши с Ольгой отношения становились все сдержаннее. Мы уже не дурачились, как раньше, проводя в постели все выходные. Поедая что-нибудь вкусное, обсуждая фильмы, выставки, спектакли, в промежутках неистово занимаясь любовью. На смену беззаботности пришло легкое отчуждение. Ольга словно заново меня изучала, приглядывалась, будто в начале наших отношений упустила что-то важное. Даже взгляд ее изменился. Крупные, как спелые черешни, глаза, уже не искрились теплотой и нежностью. Все чаще она задумывалась о серьезном и вечном: смысле жизни, добре и зле, Рае и Аде. Честно говоря, меня это очень беспокоило.

Как-то Ольга попросила меня рассказать о новых робинзонах, фильм о которых я больше года назад снимал в Индии. Она возвращалась к этой теме снова и снова, заставляя меня рассказывать по многу раз одно и то же во всех подробностях. Тогда я принес из редакции диск с фильмом. Она посмотрела его раз десять, хотя и не разделяла моей ироничной авторской интонации. Идея построения идеального общества, основанного на равноправии и любви к ближнему, где нет агрессии и жестокости, не казалась ей утопичной.

— Что плохого, если там не делят людей ни по национальностям, ни по вероисповеданию? Если бы так было везде, войн и страдания было бы гораздо меньше, — говорила она.

Ольга физически нуждалась в месте, куда могла бы спрятать свою истерзанную войной душу. Она напоминала мне кошку, которая ищет в квартире безопасный угол. Я понимал это и готов был на все, лишь бы вернуть ее чувства. И когда однажды она всерьез спросила — хочу ли я отправиться вместе с ней на поиски земного Рая, это не стало для меня неожиданностью. Хотя, снимая в Индии робинзонов, сбежавших от цивилизации, я и в кошмарном сне не мог представить, что когда-то смогу оказаться на их месте. Откровенно подтрунивая и даже издеваясь над ними, я считал их чудиками. Но крайняя командировка в Чечню многое изменила. Я был готов на все, лишь бы вернуть Ольгу. Янтарь в ее карих глазах раньше теплел, наполнялся глубиной, когда она смотрела на меня. Теперь же он прозрачен и холоден. Глаза Ольги всегда светлеют, когда она злится или переживает о чем-то.

Я должен помочь ей найти ее Рай. Слишком много времени она провела в Аду — всю свою жизнь. Мне вспомнился Ларри и другие робинзоны. Что, если они были правы, покидая свои дома и офисы? И единственный выход, если не можешь изменить этот мир, — найти на Земле остров, где законы этого мира не действуют? Где люди учатся усмирять своего внутреннего зверя или вовсе уничтожают его в себе. Даже если такого места не существует, ради Ольги я готов попробовать. Мы пройдем этот путь вместе, и пусть будет так, как будет. В конце концов, она должна увидеть все сама…

Пару недель мы думали, куда нам отправиться. Перебрали в Интернете все «острова счастья» на планете. Альтернативные поселения, в которые съехались люди, чтобы победить пороки большого мира: алчность, зависть, ненависть, злобу. Индия, Шотландия, Израиль… Россию мы не рассматривали. От общин в Индии, в которых снимался мой документальный фильм о новых робинзонах, я отказался наотрез — не хотелось радовать Ларри и его соплеменников своим появлением. В конце концов остановились на Санвилле — небольшом поселении на самом юге Индии. «Мы обязательно создадим Рай вместе с вами» — такой слоган красовался на скромном сайте общины. Далее следовала просьба: не приезжать людям, не уверенным в своих мотивах и целях. Ниже — немного информации о Санвилле и несколько красочных фото. Наверное, таким многие и рисуют в своем воображении Рай: белые пески, высокие пальмы, бунгало из тростника, счастливые лица людей, взявшихся за руки на фоне потрясающей красоты заката. Этот вариант Ольге понравился больше всего.

— Я никогда не видела моря, представляешь! Даже Каспийского, которое относительно недалеко от Грозного, — и Ольга снова заставляла меня рассказывать про океан и вечное лето. В эти моменты янтарь в ее глазах немного теплел, становился коричневым.

В глубине души я все же надеялся, что Ольга успокоится и отступит от своей идеи. Бывает, если к чему-то очень долго готовишься, возникает ощущение, будто это уже случилось. Ты настолько отчетливо представляешь, как все будет, что перегораешь и уже не знаешь, надо ли тебе это. Но намеченная дата отъезда неумолимо приближалась, а Ольга становилась только решительнее. Мы списались с общиной через Интернет, какое-то время ушло на улаживание формальностей. Больше всего общину интересовал мотив, по которому мы хотим покинуть большой мир. Тут я знал, как им угодить, процитировав в электронном письме самые лучшие куски из интервью с моими робинзонами, перечислив все недостатки и пороки современного общества. Наконец мы получили согласие. В агентстве нам сделали годовые визы.

На телеканале пришлось взять бессрочный отпуск за свой счет. Это было равнозначно увольнению, но я не жалел. Сказал, что устал и нуждаюсь в творческом отпуске. Деньги на первое время у нас были. За каждый день, проведенный в Чечне, мне платили сто долларов, помимо зарплаты. Эти деньги я не трогал, копил на квартиру. Ольга и сама неплохо зарабатывала у отца, плюс он что-то дал ей с собой. Я поговорил с Мансуром, он согласился, что смена обстановки пойдет Ольге на пользу. В институте Ольга взяла академический отпуск.

Хозяйке квартиры я заплатил вперед за полгода, попросив перевезти немногие оставшиеся наши вещи к себе, если не вернемся до сноса дома. На самом деле я не знаю, как надолго мы уезжаем. Может, навсегда. Ольга простилась с отцом. Им снова предстояла разлука, и они не знали, увидятся ли когда-нибудь еще.

«Макаров» я разобрал и по частям выбросил в Москву-реку. Расставаться с пистолетом было жаль. Я привык к его приятной тяжести, от которой исходила сила. Разумеется, и насилие тоже. Но тащить в «рай» ствол было бы глупостью…

На какое-то время проваливаюсь в сон…

…Таджик в грязном камуфляже передернул затвор и навел на нас с Бросковым древнюю «трехлинейку». Таджик сидит на БМП, прямо на башне. Орет что-то по-своему, но мы его не понимаем. Остальные тоже орут и размахивают оружием. Подскочили к нам. Прикладами в спины погнали к дувалу. Мы пытаемся говорить с ними. Трясем аккредитациями. Нас не слушают. По-русски эти таджики не понимают совсем. А мы не знаем таджикского. К слову, на нас военный камуфляж. Только вместо оружия — камера. Был самый конец июля 1997 года. В то время в Таджикистане журналистов часто переодевали в военную форму, чтобы не выделялись. Снайперы на афганской границе нередко выбирали тех, кто в штатском, видя в них важных птиц.