* * *

В сей раз заседание всепьянейшего собора проходило в избе государя. В небольшой светелке было несколько гостей. На троне, нахлобучив на макушку металлическую корону из жести, сидел князь-папа Зотов, бывший наставник государя. Рядом в длинном красном кафтане и в высокой шапке находился «генералиссимус» потешного воинства, князь-кесарь Федор Юрьевич Ромодановский.

Петр Алексеевич на шутейском соборе был чина незнатного — всего-то протодьякон, а потому полагалось ему сиживать в дальнем углу. Поглядывая на баловство шутов, он потихонечку покуривал трубку, закинув ногу за ногу.

Бояре, позабыв про чинность, сидели за столом в костюмах «американцев». На макушках — головной убор из перьев, а вокруг живота — лохмотья. Шут и шутиха, забавляясь, бегали между столами и дергали гостей за перья.

На столах возвышались кувшины с вином, на блюдах крупными кусками лежало нарезанное мясо. Задрав нос кверху, на большой сковороде ждала своего часа севрюжка. Репчатый лучок валялся вперемешку с хлебом, а отдельно, на серебряном подносе, вздымалась поросячья голова.

Захмелевший Головин поймал пробегавшую мимо карлицу за подол и, преодолевая ее сопротивление, усадил на колени. Бояре весело хохотали, наблюдая за выходками одного из любимцев государя. Сам Петр, вопреки обыкновению, оставался спокоен и сосредоточен, скупо улыбаясь на безобразия шутов.

«Патриарх» Зотов, не отставая от остальных, пил вино и щедро заливал его за шиворот тем, кто отказывался от пития. Он зорко следил за тем, чтобы веселье не ослабевало ни на секунду, бросая короткие взгляды на Петра, все более мрачнеющего.

Великого государя следовало позабавить. Поманив карлика с шутовским колпаком и колокольчиками на рукавах, он проговорил:

— Пора! А то Петр Алексеевич уже дремать начал.

Карлик с крупной головой, со спутавшимися волосами, согласно кивнул и неожиданно громко заговорил густым басом, привлекая к себе внимание собравшихся:

— Господа!

Бояре заулыбались, ожидая очередное представление. Скуповато дрогнули губы Петра.

— «По велению патриарха сумасброднейшего, всешутейшего и всепьянейшего собора повелевается назначить главным бесом нашего собрания князя Милославского!»

Степан Милославский, слегка перебрав водочки, ввиду почтенного возраста склонил голову на грудь, пускал большие пузыри, совершенно равнодушный к протекающему собранию. Горланная шапка при каждом вздохом все более спадала с главы, закрывая лоб. Еще пара минут, и она свалится на стоптанный пол. Откидные рукава охабня стелились по полу, а шутиха, под мелкие смешки собравшихся заседателей, отирала ими потное лицо.

Услышав свое имя, Степан Михайлович встрепенулся, обвел осоловелым взглядом бояр, сидящих за столом и, повернувшись к дьякону Хрущеву, поинтересовался:

— Не про меня ли молвят?

— Про тебя, боярин, — весело закивал дьяк. — Грамоту государь отписал, сейчас тебя чествовать примутся.

Приосанился старик, расправил тощие плечи и, стараясь не пропустить ни слова, подался вперед.

Вытащив из кармана свиток и выпятив для пущей важности узенькую грудь, паяц заговорил, поглядывая на шутейное собрание:

— «А потому для этого ему вручаются рога и копыта!»

Подскочила карлица, держа в руках золоченый поднос — на нем лежали козьи рога, вправленные в металлический обруч, и копыта.

Вельможи дружно расхохотались и, задвигав стульями, посмотрели на Милославского. Почуяв неладное, Степан Иванович, наклонившись к дьякону, негромко спросил:

— Чего это они от меня хотят?

— Назначили тебя главным чертом, боярин! — едва сдерживая смех, отозвался Хрущев. — А следующим указом дьявола из тебя изгонять станут!

— Что же это он учудил! — встрепенулся Милославский.

Карлик оставался невозмутимым. Продолжая копировать Петра, он нервно подергивал шеей, строил гримасы, вызывая у бояр громогласный смех.

Рассеянную улыбку выжал и у Петра.

— «По указу нашего соборного уложения и патриарха нашего батюшки, главы всепьянейшей баталии», — отвесил карлик низкий поклон в сторону Зотова, — сказано… «Лицо, противившееся приказу, подвергается наказанию».

Аккуратно свернув в трубку грамоту, шут сунул свиток за пояс и, важно нахмурив брови, скомандовал:

— Начинай!

Подскочил карлик с барабаном и, перекрикивая смех бояр, заколотил мелкую дробь. Три карлицы уже потянули за рукава охабня, освобождая опешившего от неожиданности Милославского. Взору присутствующих предстала дряхлеющая плоть, а царь Петр, давясь смехом, подсказывал:

— Догола его! Догола!!

Старик отбивался немощными ладонями от карлиц, но те, проявляя невиданную настойчивость, трепали его за рукава, освобождая от охабня.

— Порты теперь! — подсказывали соборяне.

Обессилив, старик уже не сопротивлялся и потухшим взглядом наблюдал за тем, как карлицы умело стаскивали с него порты. Рыжеголовый плотный карлик на кривеньких ножках, смешно переваливаясь, уже нес большую корзину с яйцами. Бояре, хохоча, повытягивали шеи, стараясь не пропустить крещение тишайшего мужа. Дюжие карлики уже подхватили Милославского за ноги и с размаху опустили в корзину. Обильно брызнул во все стороны желток, заливая кафтаны сидящих подле бояр.

Боярин Милославский, перепачканный и униженный, не в состоянии спрятать наготу, под дружный смех соборян пытался выбраться из глубокой корзины. Немощное пьяное тело не желало слушаться, все более проваливаясь в тягучую липкую жижу.

— Срам-то какой! — причитал обиженный старик. — Как же это я в палатях-то покажусь!

Петр Алексеевич, вытирая проступившие слезы, распоряжался:

— А теперь на сковородку его!

Подхватив плетенку, карлики под дружный смех соборян, поволокли карлицу с боярином.

Отсмеявшись, Петр Алексеевич вновь закурил потухшую трубку. Дыхнул дымом на обступивших бояр:

— Ну, Карлуша, учудил!

Генерал Франц Лефорт, не уступая царю в веселье, взявшись за бока, громко хохотал и, коверкая русские слова, повторял вслед за государем:

— Учудил, Карлуша! Хорош!

Карлуша был один из любимых шутов царя. Едкий, дерзкий, не знавший ни в чем удержу, он, пользуясь невиданным покровительством Петра, зло высмеивал чопорность бояр, как если бы мстил им за свою бесталанную судьбу. Он мог кубок с вином налить за шиворот кому-нибудь из бояр, обрядившись в женское платье, плюхнуться на колени степенному князю. Зная о заступничестве Петра, его побаивались и с благодушной усмешкой реагировали на шутки. Правда, года два назад кто-то подстерег пьяного карлика на окраине посада и крепко отходил дубиной. Промаявшись с неделю в горячке, он сумел выжить, однако злоба его от того только усилилась.