жизни, особенно в конфликтах с гражданскими лицами. Довольно типичной является, надо полагать, описываемая Ювеналом ситуация, когда при разборе дела о нанесении воином обиды штатскому человеку (а такие дела рассматривались по существовавшему обычаю судьями из военных чинов и в самом лагере) сослуживцы ответчика все как один давали показания в пользу своего товарища (Sat. XVI. 15–22)[698]. Аналогичная ситуация возникает и в романе Апулея (Met. IX. 41). После того как незадачливый легионер, попытавшийся отобрать у крестьянина осла, лишился оружия, он, опасаясь ответственности, скрылся в казармах с помощью своих товарищей, которые, чтобы расквитаться с обидчиком, сделали ложное заявление властям. О том, насколько остро реагировали солдаты, в случае если что-то угрожало их товарищу, может свидетельствовать и следующий эпизод. Когда Октавиан в театре заметил солдата, сидевшего на месте, предназначенном для всадников, и приказал его вывести, солдаты, поверившие слуху о том, что этот солдат был тут же казнен, страшно возмутились и, толпой окружив тримвира, едва не убили его (Suet. Aug. 14; App. B.С. V. 15).

Корпоративность воинского сообщества, по всей видимости, с наибольшей силой проявлялась на уровне легиона[699]. По мнению большинства исследователей, такая корпоративность стала одним из следствий реформ Гая Мария, когда каждый легион получил орла как символ своего единства[700]. Позже легионы получили постоянный номер, название и особые эмблемы[701]. Эти атрибуты, хотя и менялись с течением времени, у многих легионов сохранились со времен Августа до позднеримского периода. Хотя происхождение и символическое значение некоторых легионных эмблем (среди которых были и знаки зодиака, кентавр, кабан, слон и другие животные) остается неясным, нельзя не согласиться с Ш. Ренелем, который связывал их разнообразие с прогрессом военной децентрализации и стремлением каждого легиона развивать собственную индивидуальность[702]. Особые традиции, которые формировались не одно десятилетие, собственная история и боевой путь, особенности комплектования и условий службы – все это придавало каждому легиону неповторимую индивидуальность. Наличие такой индивидуальности и четко выраженной репутации у отдельных легионов отмечается уже в войске Цезаря во время Галльской войны (например, B. Gall. VIII. 8. 2; cp. также: Tac. Hist. II. 11. 1)[703]. Этой индивидуальностью, вероятно, во многом объясняется различие в поведении и настроениях разных легионов в тех или иных ситуациях, как например, во время принесения присяги Гальбе (Tac. Hist. I. 55. 1: diversitas animorum). Эту индивидуальность учитывали военачальники, по-особому обращаясь к каждому легиону перед сражением, напоминая о его традициях и славной истории (Caes. B. Gall. II. 21. 2 sqq.; Tac. Ann. I. 42. 3; Hist. III. 24; V. 16. 2–3)[704].

Приверженность легионеров своей части находит отражение и в широко распространенном культе Гениев легиона[705]. Вотивы этим Гениям часто непосредственно связаны с почитанием легионного орла и императорского культа (cм. соответственно: CIL XIII 6690; 6694; 6679; RIB, 327 и CIL VIII 2527 = 18 039; III 1646 = ILS, 2292; RIU, 390). Инициаторами таких посвящений почти всегда выступают примипилы или легат легиона. В разных частях императорской армии существовали собственные традиции почитания легионных святынь. Например, в Майнце (Mogontiacum), где дислоцировался XXII Первородный легион, примипилы по принятому обычаю делали ежегодные посвящения Чести орла и легиона[706]. В частях римской армии в Испании специальными посвящениями отмечался день рождения орла и значков вспомогательных когорт (см. ниже главу XV). Гений легиона, его орел и знамена, как показывает известная надпись из Novae (CIL III 7591 = ILS, 2295), были неотделимы в сознании солдат от покровительства военных богов и понятия доблести (об этой надписи см. ниже главу XIV). Вотивная надпись, сделанная примипилом I Италийского легиона в Новах, заканчивается примечательными словами, выражающими, очевидно, преданность этого офицера, чье имя не сохранилось, своей части: Felix leg(io) I Ital(ica) victrix pia semper ubique[707]. Вполне возможно, что аналогичный призыв с пожеланием успехов родному легиону звучит и в небольшой надписи из Апула в Дакии: Felix legio XIII Gemina Antoniniana (AE 1965, 38), которую Я. Ле Боэк предлагает читать: «Да здравствует XIII Сдвоенный Антонинианов легион!», понимая слово felix как эквивалент feliciter[708].

Ограничившись данными примерами, подведем общий итог вышеизложенного. Следует прежде всего подчеркнуть неоднозначность феномена армейской корпоративности, в которой концентрированно отражаются как сильные стороны, так и слабости профессионального войска. Корпоративность императорской армии, особенно ее легионного ядра, имела, с одной стороны, несомненный позитивный заряд, основанный на лучших традициях воинского товарищества, сплачивавшего воинов перед лицом многочисленных опасностей и невзгод военного бытия и способствовавшего поддержанию высокого уровня боеспособности воинских частей. Без такого сплочения, очевидно, были немыслимы высокие качества римской армии, не раз проявленные в многочисленных войнах. Необоснованно поэтому звучит утверждение о том, что после реформ Августа армия все более превращалась в «атомизированное» образование, внутренне ничем не связанное[709]. Однако эта же корпоративность и связанная с ней отчужденность вооруженных сил от гражданского общества в определенных условиях превращала армию в разрушительную для политической стабильности силу, корыстную и своевольную, о чем много и красноречиво писали античные авторы. Необходимо подчеркнуть, что корпоративность является неотъемлемым качеством профессиональной армии, органически присущей ей формой сплочения воинских коллективов, основанной на связях внутри малых групп и на сознательно культивируемой приверженности солдат своей воинской части. В социальных, политических и военно-стратегических условиях Римской державы военная организация уже не могла основываться только на гражданско-общинных связях воинов, как в классическую эпоху полиса, или на родо-племенных узах, как в войсках варваров, нападавших на границы Рима[710], не говоря уже о классовых, этнических или идеологических факторах. Тем более нельзя представить, чтобы внутренняя сплоченность подразделений римской армии основывалась, как в армиях некоторых греческих полисов, на обычае объединять в одном отряде любовников[711]. Во всяком случае, в римских источниках ни о чем подобном не сообщается[712]. Это отнюдь не означает, что гомосексуальные связи в армейской среде вообще исключались, но при этом принуждение к сожительству (stuprum cum masculis, nefanda libido, impudicitia, monstrosa Venus) тех, кто обладал статусом римского гражданина, в римской армии подлежало наказанию как нарушение, не совместимое c требованиями disciplina militaris[713].

Глава VII

Воинская сходка (contio) в жизни армии и политическом механизме Римской империи

Проблематика, связанная с политической ролью армии в период поздней республики и империи, исключительно обширна и в различных ее аспектах неоднократно становилась предметом исследований в специальных и общих работах, в первую очередь тех, что посвящены кризисным моментам в истории Рима, как позднереспубликанского[714],