замахнулся в ответ, но Колин отпрыгнул в сторону. Любой нормальный человек уже валялся бы на земле без сознания, но Фину было хоть бы что.

Он выкинул перед собой руку. Сначала я решила, что ничего не произошло, но потом заметила, как Колин напрягся всем телом. Фин пытался подчинить его себе телекинезом.

– Ещё! – крикнула я Роуз и Каре, направляя в Завесу все свои силы.

Она засияла, и Колин, ахнув, будто сбросил с себя чары оцепенения. Призвав нож, он метнул его в Фина. Тот взмахнул рукой, уверенный, что сможет его отбить, но клинок вонзился ему в плечо.

Фин зашипел, и на секунду с его лица сошла маска невозмутимости. Его телекинез не работал на Святых ножах.

– Скорее, Колин! – Я чувствовала, что слабею. Кара уже привалилась к Завесе и прерывисто дышала, содрогаясь всем телом.

Трещины на Завесе ширились на глазах.

Фин выдернул нож из плеча и осмотрел его со всех сторон, бормоча:

– Я совершенно о них забыл.

Нож исчез из его руки, материализовавшись в ладони Колина.

– Ты правда хочешь меня убить? – Фин зажал пальцами рану, никак не показав, что ему больно. – У тебя ведь больше не осталось родни, кроме меня.

Пальцы Колина сомкнулись на рукоятях ножей.

– Кто-то слишком долго пробыл в аду.

Фин оскалился в зловещей улыбке:

– Не в аду, мой мальчик, а в вечном междумирье, полном чудовищ, которыми пугали людей на протяжении всей человеческой истории. Ад на этом фоне показался бы раем. – Он отнял руку от раны и растёр кровь между пальцами, будто оценивал её густоту. – Но всё это более не имеет значения. – Его голос напоминал дуновение ветра. – Совсем скоро всё вернётся на круги своя.

Я сощурилась. От слабости у меня всё расплывалось перед глазами, но я была уверена, что с его лицом что-то не так.

У меня подломились колени, и я бухнулась в траву. Колин бросился ко мне, но я смотрела только на Фина. Его улыбка стала шире. Что-то определённо было не так.

Колин упал рядом со мной на колени и потряс меня, но я ничего не чувствовала. Он попытался оторвать меня от Завесы, но та не отпускала, безжалостно вытягивая из меня жизненные соки, лишь бы продлить своё существование. Услышав позади глухой стук, я поняла, что Роуз тоже не выдержала.

Но я всё равно не отводила взгляда от Фина. Мои мысли напоминали тягучий мёд, но наконец до меня дошло. Его лицо было создано чарами гламура, и теперь иллюзия рассеивалась, явив отслаивающуюся серую кожу, истончившиеся кости и гниющую плоть.

Фин отправился в Потусторонний мир, будучи ещё живым, и вернулся оттуда в своём собственном теле. В древнем разлагающемся теле.

– Анна! – донёсся будто издалека голос Колина.

Я чувствовала, как мои губы шевелятся, формируя едва различимые слова:

– Фин всё ещё в своём теле. Это всё… гламур… – В глазах зарябили чёрные точки, и где-то на краю сознания промелькнула мысль, что дом затих.

Глава 30

Колин

Голос Анны оборвался, и её тело обмякло – Завеса наконец-то её отпустила. Я осторожно положил её на землю и пощупал пульс. Слабый, но пока ещё различимый. Её кожа была ледяной, и я торопливо стянул с себя жилетку и накрыл её, прекрасно понимая, что этого недостаточно.

У нас заканчивается время.

Трещины покрывали уже всю поверхность Завесы, делая её похожей на стекло, готовое в любой момент расколоться. Излучаемый ею свет стремительно тускнел, зато виднеющиеся за ней фигуры обретали чёткость: тёмные клубящиеся существа, будто слепленные из чёрного дыма и извивающиеся, как в страшной муке. Крики мешались со звериным рёвом, отражаясь от Завесы и порождая бесконечный гул. Какая-то тёмная дымовая фигура потянулась ко мне, сверкая серыми глазами.

Я повернулся к Фину и выставил перед собой ножи. Из головы не выходили слова Анны, что он пребывает в собственном теле – в отличие от его последователей, которые стали духами и захватывали чужие тела, он остался в своём.

В голосе Анны ясно слышалось предостережение. Но от чего?

Фин метнулся мне навстречу. Я взмахнул ножом, но он резво отскочил. Мне было за ним не поспеть. Он захохотал, по его глазам быстро расползалась чернота. Вдруг он оказался у меня за спиной и выхватил нож из моей руки – той самой, которую не так давно вывернул в запястье, а его кулак воткнулся мне в живот, выбив из лёгких весь воздух.

Задыхаясь, я рухнул на колени. Фин взглянул на меня абсолютно чёрными глазами и потянулся к моему горлу. Но тут земля задрожала, и он едва успел отклониться, чтобы не получить по лицу большим чёрным хвостом. Позади меня раздался глухой крик, полный боли и ярости.

– Макс, – прошептал я, держась за живот.

Его хвост обвился вокруг меня. Чёрная шерсть бармаглота стояла дыбом, и с неё капала кровь. Макс был весь изранен злыми духами. Его грудь вздымалась и опадала в такт тяжёлому дыханию.

Фин засмеялся и стал расплываться – у меня кружилась голова. В нём уже не осталось ничего от былого величия и благородства, сейчас он выглядел настоящим безумцем.

– Твоему бармаглоту одному со мной не справиться, – сказал он. – Он и так еле дышит.

Я почувствовал, как Макс подо мной напрягся. Когда я успел на него навалиться? Позади послышался шорох – Анна зашевелилась, не приходя в сознание.

– Нет, – прошептала она. – Макс, нет.

Долго она так не протянет. Я упёрся ладонями в землю. Исходящий от неё холод был единственным ощущением, разбавляющим тупую боль в желудке. Всё остальное отдалилось и померкло.

Макс ступил вперёд, распрямляя хвост. По его телу пробежала рябь, и он стал полупрозрачным. Анна что-то невнятно бормотала – или это я не мог разобрать слов из-за отказывающих органов чувств.

Громкое шипение заставило меня поднять голову, и я успел увидеть, как Макс достаёт когтистой лапой из своей груди пульсирующее светом сердце. Глубоко внутри меня раздался голос, что Макса нужно остановить, но он был очень тихим и не смог заглушить другой голос, уговаривающий меня лечь и заснуть.

Макс раздавил своё сердце.

И практически взорвался, обратившись звездой из чистого света, а его тело упало на землю и уменьшилось до размеров кота. Высвободившаяся масса серебристой энергии разделилась на несколько потоков, дотянувшихся до сестёр. Анна резко села. Последний поток ударил меня в грудь, опрокинув меня на спину.

– Нет!

Крик Анны потряс меня не меньше