На улице шел дождь. Я помню, какую он принес прохладу. Правда, прохлада была лишь временной. В ту ночь я знал: что-то произошло, мы что-то сотворили, мы кого-то сотворили. Предаваться любви мы тогда могли с утра до вечера. Но после истории с Диллоном, после возвращения в Ирландию всему этому пришел конец: нашей чувственности, нашей страстности как не бывало. Мой сон избежал скуки Дублина и ринулся в самую сердцевину Танжера: жаркие, душные дни; наши губы то и дело ищут друг друга, а языки никак не могут насытиться. Близость, похоже, была для нас истинным пропитанием. В послеполуденные часы мы вылезали из постели, пили мятный чай, а вечером уходили из города и бродили по дорогам, усаженным деревьями и подсолнухами.

Я проснулся и не мог понять, где я нахожусь. Рот пересох. Я потянулся за водой и вдруг сообразил, что пистолета на груди уже нет. Куда он делся? Я почувствовал, что обливаюсь потом. Моя одежда пропиталась им, и меня пробирала дрожь. Я протер глаза и, к своему изумлению, увидел, что надо мной стоит Гаррик.

Я вела машину безрассудно, на безумной скорости, и меня ничто не могло остановить. От обуявшего меня дикого страха каждый мой мускул был напряжен до предела. Было ясно, что я опоздала; ясно, что Гарри, опередив меня, уже добрался до снежных безмолвных гор Уиклоу, что он уже рыщет в этом незнакомом краю и вот-вот откроет ящик Пандоры, битком заби-тый моим прошлым. Передо мной мелькнуло его бледное словно тень лицо, и я услышала его хриплый изумленный голос. «Господи! – взмолилась я. – Пожалуйста, сделай хоть что-нибудь!» Только бы успеть! Но в глубине души я знала, что ничего уже не изменишь. Я должна буду ему все рассказать.

Я стала думать, как именно все это преподнести, как помочь ему меня понять. Мне хотелось объяснить ему, что в те дни события потянулись чередой, одно за другим. Мы были с ним совсем недолго. Но в воспоминаниях все кажется куда более протяженным. Мелочи вырастают в колоссов, приобретают иное значение. Все так быстро накалилось…

Мне хотелось объяснить Гарри, что столько лет спустя трудно даже сказать, когда все это началось. Ведь я в какую-то минуту приняла решение. Я знаю, что это не случилось само по себе: как бы люди ни пытались оправдать себя, такое само по себе не случается. У тебя есть выбор. Рано или поздно приходится принимать решение. И все это мне хотелось ему объяснить.

Выехав из Дублина, я загляделась на остроконечную вершину Шугарлоуф, сияющую в свете холодного снежного утра, раздумывая, как объяснить эту историю Гарри. Мысленно я перенеслась в другие края и другое время, когда я была совсем другим человеком. Во времена, когда все это началось.

Не думаю, Гарри, что ты сможешь выслушать мой рассказ. Но я знаю тебя. Ты потребуешь подробностей, отважно заявив, что хочешь их услышать, что тебе необходимо их услышать. Только сомневаюсь, что это действительно так. Неужели тебе по силам их режущая боль? Неужели она хоть кому-нибудь по силам? Когда-то ты сказал мне, что истина выражается в подробностях. Мы говорили об искусстве – весьма безобидная беседа. Здесь же дело гораздо серьезнее. В реальной жизни подробности могут ранить в самое сердце, и эта рана уже никогда не заживет.

В трубке раздалось потрескивание, похожее на далекий раскат грома.

– Сегодня вечером, – сказал он. – Придешь?

Я намотала шнур на палец. Огляделась вокруг. Бар был почти пуст. Подслушивать нас было некому.

– Куда?

– Сады Мендубии. Под аркой. После призыва на молитву.

Я глубоко вздохнула. По груди потекла струйка пота. Я почувствовала, как она медленно стекает под грудь.

– Так ты придешь?

– Приду.

Весь день стояла сухая сонная жара. А потом с океана подул прохладный бриз. На горизонте повисла гряда розовых облаков. Я торопливо шла по горбатым улочкам старого города, прислушиваясь к звукам, лившимся из открытых окон: громким голосам, стуку горшков и сковородок. Пахло рыбой и пряностями. Где-то неподалеку имам поднялся на минарет, и над крышами зазвучал его призыв на молитву.

Я добралась до Гранд-Сокко и повернула к садам. Я пришла раньше его. Встала под аркой, стараясь вести себя естественно, – мне не хотелось привлекать к себе внимания. Поблизости болталась группа подростков. Бросая на меня взгляды, они шептались и хихикали. Я натянула на голову шарф и приняла безразличный вид. В висках яростно стучала кровь.

Я отошла от арки, села на скамейку среди смоковниц и драконников и с растущим возбуждением стала его поджидать. Он появился точно тогда, когда я уже собралась уйти. Я увидела, как он вошел в сад и в поисках меня стал обводить взглядом тенистые места. Руки он держал в карманах, шел вразвалочку. Он увидел меня, но выражение его лица ничуть не переменилось, и он преспокойно сел рядом.

Мы не сказали друг другу ни слова. Мы сидели рядом и провожали взглядом тех, кто проходил под аркой. Мне казалось, что один из нас должен заговорить, но я боялась заговорить, боялась, что из меня вырвется лишь нервный писк. Он молча предложил мне сигарету, и я, обхватив его руку ладонями, наклонилась к его зажигалке. От этого краткого прикосновения нас точно ударило током, и мы тут же отстранились друг от друга. Солнце спряталось за дома; наши тени стали длиннее. Сердце неистово колотилось, а я изо всех сил старалась сохранять спокойствие. Он вдруг взял меня за руку, а я от неожиданности ее чуть не выдернула. Его рука была большой и прохладной. Он держал мою руку небрежно, едва ее касаясь. Потом он вдруг сжал ее и наклонился ко мне так близко, что я почувствовала на лице и шее его дыхание.

– Пошли отсюда, – сказал он.

Он вел меня незнакомыми улицами. Мы шли мимо прохожих, которые нас едва замечали. Щеки мои горели. Я боялась, что нас увидит кто-то из наших приятелей. Все это время он держал мою руку в своей. Его шаги были длиннее моих, и я едва за ним поспевала. Лишь один-единственный раз он остановился и обернулся ко мне, и я выдавила улыбку.

Тогда у меня еще был выбор. Тогда я еще могла повернуть назад. Да, я совершила необдуманный поступок, проявила слабость, но не более того. Моя неверность ограничивалась только тем, что мы держались с ним за руки. Но мои мысли опережали события, они безрассудно летели вперед в последующие несколько часов; и спору нет, я сама допустила то, что случилось. Я поддалась не только его желаниям, но и своим. Я не была невинной девочкой. И наивной я тоже не была. Я знала, что сейчас произойдет. Он вел меня по лестнице в свои затемненные комнаты, и у меня от ожидания захватывало дух. Когда же он захлопнул за собой дверь, резко схватил меня, прижал к стене и нетерпеливо приник ко мне всем телом, я поняла, что с той минуты, как мы познакомились, все слова, которые мы говорили друг другу, все взгляды, которыми мы обменивались, неумолимо вели нас именно к этому шагу.

Когда я вернулась домой, в квартире горел свет. Я заметила его, уже достигнув последних ступенек лестницы. Я остановилась перед дверью и сделала глубокий вдох, старясь успокоиться. Потом еще один. Рука потянулась к волосам, и я старательно пригладила их. Провела пальцем по шее, там, где пульсировала жилка, там, где он прижимался ко мне губами. Я погладила ее так, словно вела по следу его поцелуя, нежного и страстного.