В поисках бокалов Козимо принялся шарить в буфете, а я не решалась на него даже посмотреть. У меня скрутило живот. Мне хотелось согнуться в три погибели и закричать во весь голос. Я услышала звон бокалов на стойке, шум открываемой бутылки. На плечо легла его рука.

– Милочка, хотите аперитива?

Я подняла глаза: сквозь медовую желтизну виски струился солнечный свет, в ноздри мне ударил сладковатый мускусный запах, и меня дико затошнило. Я едва успела добежать до раковины, как меня вырвало.

Физическая, острая боль. Открытая, незаживающая рана. День тянулся за днем. Бесконечно. Я то взрывалась от гнева, то плакала, то впадала в панику. При виде еды мне становилось плохо. Я чувствовала нескончаемую усталость. Я позвонила на работу, сказала, что больна, и, уткнувшись лицом в подушку и закутавшись в одеяла, часами лежала в постели. Я настолько измучилась, что у меня уже не было сил плакать.

Ты тревожился. Ты присаживался на край кровати и проверял, нет ли у меня температуры.

– Нам следует позвать врача.

– Зачем? – спрашивала я. – Это, наверное, грипп или что-то в этом роде.

– Тебе надо что-нибудь поесть.

– Попозже.

– Хотя бы гренок и чай.

– Гарри, пожалуйста, не волнуйся. Мне просто нужно отдохнуть.

Мне хотелось лишь одного: чтобы меня оставили в затемненной комнате одну и дали поваляться. Мне разбили сердце. На душе у меня было тяжело. Никакой доктор не мог мне помочь.

Ты посмотрел на меня и озабоченно нахмурился:

– А ты не беременна?

Как только ты произнес эти слова, я мгновенно поняла: так оно и есть.

– Ты беременна? – подняв брови, повторил ты.

Я подтянулась на локтях, уставилась в подушку и стала яростно высчитывать даты.

Ты положил мне руку на спину. Я обернулась к тебе, и по твоему лицу расползлась улыбка.

– Робин? – мягко спросил ты. – Это возможно?

– Я… я не знаю.

– Черт! – проведя рукой по волосам, воскликнул ты.

С твоего лица не сползала улыбка.

– Гарри…

– Сколько дней у тебя задержка?

– Я даже не знаю…

– Но у тебя задержка?

– Да, похоже, что да.

По правде говоря, такой задержки у меня никогда раньше не было.

Ты вскочил с кровати и потянулся за бумажником.

– Что ты собираешься делать?

– Пойду куплю тест.

– Нет, подожди…

Ты проверил в бумажнике наличные и сунул его в задний карман. События разворачивались слишком быстро. В голове моей роились вопросы, вопросы перемежались с тревогами и возможными объяснениями.

– Самое лучшее – сразу же выяснить, правда?

Ты склонился ко мне и поцеловал долгим нежным поцелуем. Ты скользнул пальцами по моим волосам, придержал рукой мою голову, и я почувствовала страстное прикосновение твоих губ к моим губам. А потом ты отстранился и заглянул в самую глубину моих глаз, и в этом взгляде было столько любви и надежды! Мне хотелось, чтобы ты поскорее ушел, пока на меня не накатили угрызения совести. Как только за тобой захлопнулась дверь, я уткнулась головой в подушку.

Это была любовь. Чистая, абсолютная и пугающе сильная. Я вглядывалась в это маленькое треугольное личико, загнутые пальчики, мягкие шелковистые волосы на головке – и не могла поверить в свое везение! Он был истинным совершенством. Во время беременности меня не покидало чувство вины – пережиток моего католического воспитания. Я не могла забыть своего проступка. Младенец рос в моем чреве, а вместе с ним или с ней росла моя убежденность в том, что с моим ребенком что-то будет неладно. Затаившаяся болезнь или какой-нибудь физический дефект. Наказание за мой страшный обман.

Была минута, когда я готова была тебе во всем признаться, но она прошла и забылась. Ты мгновенно влюбился в мою беременность, ты просто помешался на зревшем в моем чреве младенце. То, что ребенок, возможно, не твой, тебе и в голову не приходило. Твоя откровенная любовь к этому еще не родившемуся существу, твое безумное возбуждение от одной мысли, что ты будешь отцом, порой были просто невыносимы. Человек, который всю свою жизнь стремился к свободе и старался избегать любых связанных с обыденной жизнью обязательств, ничуть не паниковал при мысли о предстоящих обязанностях, а, наоборот, рвался к ним всем сердцем. Надежда стать отцом вдохновляла тебя и придавала сил.

От Гаррика не было никаких вестей. Я не могла понять, как он мог уехать, не попрощавшись. Он исчез, словно растаявший в воздухе дымок сигареты. Сначала боль меня не покидала, потом она стала утихать, а когда родился сын, я узнала в нем черты Гаррика. Ошибиться было невозможно. Внешность мальчика подтвердила то, о чем я и так догадывалась. Еще до нашего романа с Гарриком я редко предохранялась. И тем не менее это не имело никаких последствий. Гарри, мы с тобой столько раз предавались любви, но ребенка так и не зачали. А в тот самый месяц, когда начался мой любовный роман, в тот самый месяц, когда мы с тобой едва касались друг друга – не говоря уже о физической любви, – в те несколько недель, когда я целиком и полностью отдалась своему любовнику, именно тогда я и зачала ребенка. Это не могло быть совпадением. Я смотрела на Диллона, и у меня не было ни капли сомнений. Ямочка на подбородке, эти широко раскрытые пронзительные глаза. У мальчика были мягкие черты лица, но в будущем – стоило исчезнуть младенческой пухлости – они бы наверняка заострились. Я видела все это яснее ясного, однако, к моему удивлению и облегчению, никто больше этого сходства не заметил. Даже ты.

– Он вылитая мама, – гордо говорил ты всякий раз, когда кто-то заглядывал в колыбельку.

Цвет кожи у Диллона был такой же, как у Гаррика, и такой же, как у меня. Со временем люди стали говорить, что он похож на меня, а в нижней части лица – на тебя, и я с этим с радостью соглашалась. Эту идею поддерживал даже ты. Забавно, как человеческий мозг падок на подобные трюки.

Диллон был моим утешением. Мне казалось, что более совершенного ребенка нельзя и пожелать. Я благодарила богов и свою счастливую звезду за то, что моя тайна осталась нераскрытой, и за то, что они наградили меня таким чудным мальчиком. Но я не знала, что наказание ждет меня впереди, что оно постигнет нас в самый неожиданный момент.

Был теплый весенний полдень 2003 года, дул легкий бриз. Я поднялась на террасу прибрежного кафе и вдруг увидела его. Он сидел вместе с Козимо, Еленой и Бланкой – сидел, полуразвалясь, сдвинув темные очки высоко на лоб. Как будто никогда и не уезжал. Я замерла. Сердце екнуло, но я постаралась взять себя в руки.

– Привет, – поднимаясь со стула, сказал он.

– И тебе привет, – сказала я. – Можешь не вставать.

Козимо распростер руки и подался вперед, подзывая Диллона, и тот отпустил мою руку и, улыбаясь, затопал к своему любимому дядюшке. Старик подхватил его и усадил себе на колени. Все, как обычно, засуетились вокруг Диллона, и я рада была, что они занялись малышом. Мне нужно было оправиться от шока и прийти в себя.