вдавить

втереть ему в глаза

сволочь.

Забыть бы, но это невозможно. Дыра в груди кровоточит, и гноится, и болит, в ней гудит ветер, – как тут забудешь?

– С-сука-а-а… – прорычал Павел в сомкнутые ладони.

Будь жив отец, он бы сказал: не торопись. Ты знаешь выход, но здесь нужно всё обдумать хорошенько, просчитать детали. Ты сможешь, Павел, я знаю, я в тебе уверен. Ты – настоящий воин. И ласково бы улыбнулся. Да, именно так всё и случилось бы, будь жив отец.

За окном взвыла сирена скорой, по потолку пронесся сиреневый блик. Откуда-то докатывался басовитый храп, в соседней комнате шептал планшет, белый шум, помехи связи. А Павел недвижимо лежал, не ощущая ног, но чувствуя, как медленно спускается пыль, капает с кувшинок люстры, устилает руки и лицо, мягко забивается в уши, в поры. Звуки становятся тише, исчезают, всё удаляется, мир удаляется, растворяется на границе яви.

Наутро Павел понял, что́ нужно сделать. Снова разыскав номер Краснова, он написал с левой виртуальной симки: «Почем прогулки в лес, педрила?». Отправив, поехал на блошиный рынок в гаражах недалеко от Шереметьево. Там, на расстеленных прямо на асфальте газетках и простынях, продавалось всё: от старых кукол до оргтехники и роботов для мытья полов. Между рядами прыскали цыганские дети, оценивали карманы покупателей. У тех цыган Павел купил втридорога, за нал, две древние битые гири и веревку, кинул их на заднее сиденье, накрыл тряпкой, вернулся домой и стал ждать.

Краснов ответил вечером, предлагал встретиться в одном из скверов в центре. Скверы Павла не устраивали совершенно, и он потребовал перенести встречу в Ростокино, ближе к Яузе, где еще остались тихие зеленые дворы между пятиэтажками. Камер там было мало, часть из них висела для вида и не работала. Вечером в пятницу все разъедутся по дачам, свидетелей не будет.

Больше всего Павел боялся, что Краснов откажется: не дурак же, соваться в такой район. Поэтому он добавил сообщение про компромат, видеозапись, на которой всё четко можно рассмотреть.

Краснов подумал и в итоге согласился.

Павел приехал в назначенное место к восьми, припарковался рядом, но не стал шататься по двору – поймал момент и зашел в подъезд с каким-то парнем. С лестничного пролета между вторым и третьим этажами хорошо просматривалась котельная, где он договорился встретиться. На ее стене, в круге фонарного света, был не очень умело нарисован подъезжающий паровоз с блестящим черным носом. На станции ожидали непропорциональные дамы в пышных платьях начала XX века: пугающе большие головы, нечеловечески узкие талии, белые зонтики, на заднем плане носильщик с тележкой. Почему это оказалось на котельной, Павел не мог понять, как, наверное, не понимал и глава управы, заказавший это безобразие. На боку паровоза уже кто-то накалякал: «НЕТ СЛЕЖКЕ».

Павел выключил в подъезде свет и облокотился на подоконник, выжидая. Всё было как во сне, в кошмаре, будто бы не с ним. И еще оставалась возможность всё отменить. Сесть в машину и уехать, выбросить чертовы гири и веревку, удалить виртуальную симку и все следы. Сделать вид, что ничего не было.

Но это же вранье.

Если хочешь победы, вспомнил он, наведи порядок в мыслях. Если принял решение, иди до конца. Беспорядочные мысли равны поражению.

«Ты где?» – пришло сообщение от Краснова.

На улице не было ни души.

«Подойди к котельной. Увижу кого-нибудь еще, сразу опубликую видео».

Вскоре на асфальтированной дорожке между домами показалась знакомая долговязая фигура в серой ветровке на молнии. Голову Краснов втягивал в плечи, словно мерз, и зыркал по сторонам. Он встал перед нарисованным локомотивом, держа руки в карманах. Что у него там? Павел сощурился, пытаясь разглядеть. Арки с включенным диктофоном, тревожная кнопка, баллончик, какой оттягивал карман Павла?

«Выверни карманы», – написал он.

Краснов прочел сообщение и закрутил головой, разыскивая Павла. Нехотя вывернул карманы, зажав в руках содержимое: ключи от машины, арки, что-то еще.

«Брось под машину перед собой».

Поколебавшись, Краснов выполнил и это требование. Развел руками в темноту, мол, будем говорить уже? Вроде он был один.

Еще оставалась возможность уйти.

Выждав еще немного и уняв дрожь, Павел спустился. На ватных ногах пересек проезжую часть и поманил Краснова в темноту под кронами деревьев за котельной. Он помнил: темнота Краснову больше нравилась.

Странно, но, увидев Павла, Краснов совсем не удивился.

– А я тебя помню, – сказал, внимательно его разглядывая. Глаза его казались больше, увеличенные линзами очков. – Красивый мальчик, но проблемный.

– Проблемный для тебя? – хрипло поинтересовался Павел.

– Для всех. Ты – человек-проблема, Паша. Единственный, с кем невозможно было найти общий язык.

Павел фыркнул от неожиданности. Ребенок бы повелся, застыдился, – но он-то давно уже вырос. И он понимал, что дело было совсем не в нем.

– Найти общий язык? Это так теперь называется?

Краснов кивнул. Привалился к стене, снова сунул руки в карманы. Он похудел за годы, что Павел его не видел, хотя, казалось бы, куда уж больше. У глаз собрались морщины, синеватые веки набрякли, из-за чего Краснов походил на печального бульдога. На тощей заросшей шее Павел узнал бугристый шрам. Как жирный червь, в начале тонкий и толстый в конце.

– Ты всё делаешь, не подумав, – сказал Краснов. – Вот сейчас чего вдруг объявился?

– Чтобы тебя посадить, например.

– Сомневаюсь, что это возможно.

– Если бы реально сомневался, тогда не стал бы скрываться. Ты же ссыкло, пропал, когда началось расследование. Чего с повинной не явился?

Краснов неопределенно повел плечом. На его лице не было ни страха, ни раскаяния – ничего. Только внимание и жалость.

– Я ничего дурного не сделал. Я – семейный человек, занимаюсь благотворительностью. А тут является бывший воспитанник и пытается меня запугать. Шантажирует, вымогает деньги.

– Я не шантажи…

– У тебя ведь нет никакого видео. Ты бы давно его использовал.

Ветер дунул Павлу в лицо, принес запах сандала, кожи, металла. Очень захотелось повернуться и уйти, пропало ведь, всё пропало, всё пошло не так.

Краснов, похоже, это заметил.

– Не буду врать, я попросил тебя пробить. После того, как ты полил меня грязью в двадцатом детдоме, – сказал он. – Людмила Ивановна была в шоке от твоего поведения.

– Борисовна тоже была в шоке, когда ее посадили. Помнишь?

Краснов качнул головой:

– Не помню, к сожалению, и не понимаю, о ком ты говоришь. Я работаю со многими детдомами и знать каждого воспитателя не в состоянии. Но про тебя я узнал многое. Про девушку твою. Она ведь из «контрас», да? У нее привод был. Может, и ты из «контрас», Паша? Киберпреступник, террорист. В компании знают, с кем ты связан?