– Ладно, ладно, неудачная шутка. Извини, я перегнул палку.

– Проехали.

Павел и сам перегнул, на самом деле. Далась ему эта ориентация. Сейчас любое странное было обычным: красить волосы и ресницы в розовый или жить втроем, с парнем и девушкой. Или сидеть годами дома одному, меняя памперсы, заказывая еду на дом и играя в игры.

Детей насиловать еще не было обычным, и обитатели «Пацанят» очень из-за этого сокрушались. Называли себя «педосексуалами».

твари

твари

Бутылку принесли раньше закуски, и Павел смело наполнил свой бокал. Обычно он старался не пить много: устойчивость к алкоголю была нулевая. Классика студенческих лет: вечеринка только начиналась, а Павел уже блевал в сортире. Теперь, конечно, уже не блевал, но уносило его знатно. Однако сегодня он решил напиться. Выпить столько, чтобы ненадолго забыть о пруде и мокром холодном Краснове.

Лыков больше не подкалывал. Наоборот, вел себя очень дружелюбно, говорил о работе, упомянул проблемы в группе данных, и да, Павел знал свои косяки, в которых он честно признался и пообещал исправить. Прогулы он объяснил пошатнувшимся здоровьем: температура, сопли, неожиданный понос, да, к врачу я обращался, нет, ничего серьезного, обычный вирус. Потом они перешли к обсуждению того, что оставалось сделать – немного, в принципе, хоть и времени до завершения проекта тоже было в обрез. Разговор тек на удивление плавно и спокойно, и вот это лыковское дружелюбие слегка пугало. Он чего-то хотел, это точно.

Сообщит об увольнении, решил Павел. А личной встречей вроде как смягчил пилюлю. Недаром он завел речь о недоработках. Тревога нарастала с каждой минутой, встала комом в горле, а руки стало холодить, как будто они всё еще были погружены в воду, держали шею и затылок…

– Чего ты хочешь? – Павел перебил Лыкова.

– В смысле? – Игорь вскинул брови.

– Мы с тобой не друзья, не приятели. Да мы в жизни не общались, и тут ты из всех в «Диюе» зовешь сюда меня. В чем дело?

Лыков замялся, отвел взгляд к окну, и Павел провалился в глухое отчаяние. Ну точно, Маршенкулов решил слить его после фичи для чипа. За полтора месяца до сдачи проекта, ч-черт. А Лыкова попросил сообщить об этом, у самого духу не хватило, старое ссы…

– У меня бабка сейчас в Склифе, – сказал Лыков. – Умирает, по ходу.

Такого Павел не ожидал. «А при чем здесь я? – хотелось спросить. – Последние друзья разбежались?»

– Вот только вернулся из больнички, – продолжил Лыков, глядя в стол и закручивая пальцем край салфетки. – Домой ехать поздно уже. Думаю, я лучше в Москве останусь, с Чжаном проект обсудим, раз он у нас в команде самый умный.

– Да? А я слышал, что моя группа отстает, задерживает весь проект, – не удержался Павел.

– За это я прошу прощения. – Лыков кивнул, не смутившись. – Я не должен был говорить об этом при коллегах. Лето не задалось, всё какая-то херня творится, то одно, то другое. Я не оправдываюсь, ты не думай, это не оправдание, конечно, просто…

– У меня тоже, – сказал Павел. – Херня всё лето.

Лыков замер, устремив на него настороженный взгляд ярких глаз. Затем слегка расслабился, обмяк и, ухмыльнувшись, поднял кружку:

– Выпьем за это, что ли?

Они чокнулись, выпили. Затем еще. И вроде бы еще. У Павла загудело в голове, и он взял тайм-аут, съел курицу, обжегшую горло и нутро. Лыков загоготал так заразительно, что Павел тоже рассмеялся. Затем долго кашлял – еда попала не в то горло, и Лыков лупил его по спине, грозя оставить инвалидом. Всё чертово вино, подумал Павел через розовый туман. Завтра будет плохо, очень.

Но пока было очень даже хорошо. С работы Лыков с легкостью перескочил на китайцев, с китайцев на китайские электрокары, а после на Пекин, и Павел с жаром принялся расписывать места, где он бы хотел пожить – конечно, в районе Чаоян, может, после Пекина уехать в Ханчжоу или Сямэнь с его пляжами, но только не в Шэньчжэнь, уж лучше в Тяньцзинь, еще можно поехать в Фэнхуан или остаться в Хайнани на всё лето. Про Китай и свои планы Павел мог трепаться вечно, а Лыков ржал и называл его помешанным.

Он в свою очередь рассказал о китайцах из его родного Забайкальска. Чтобы поддержать разговор, Павел спросил о единственном, что он помнил о Забайкальске, – пожаре в приграничном комплексе, случившемся почти двадцать лет назад. Отец несколько дней следил за новостями, как тушили корпуса, качал головой, когда называли количество погибших. На экране чадили синие коробки зданий, крыши проваливались внутрь. По обе стороны границы носились алые точки пожарных машин, сбрасывали воду самолеты.

Что он допустил ошибку, заговорив об этом, Павел не сразу понял: мешал винный туман в глазах. Потом он разглядел лицо Лыкова и умолк. Даже подумал, что сейчас их встреча и закончится, но Лыков не полез в бутылку и рассказал о своем детстве сухо и спокойно. А Павел весь обратился в слух. Ненавистный образ Лыкова-мажора разваливался на глазах: на самом деле не богатый, не избалованный сынок, не из Москвы и не везунчик. Или же все-таки везунчик?

– И что потом, в детдом? – затаив дыхание, спросил Павел.

Лыков качнул головой:

– Да не, нормально всё было, бабка забрала. Вырастила меня. Знаешь она какая – ух! – Он показал внушительный кулак. – Коня на скаку и всё такое. Сейчас сдала, но вообще-то…

– Уверен, ей станет лучше, – сказал Павел без особой уверенности. Было и жалко Лыкова, и немного завидно. Повезло, к бабке поехал. В детдоме сложилась бы совсем другая песня.

Жил Лыков, как оказалось, не на юго-западе Москвы, а в Коломне. Павел признался, что сам оттуда, точнее, из деревни неподалеку. На этом Лыков чуть не прослезился, кажется, назвал Павла «бро». Павел и сам плел что-то бесконтрольно, слова быстро растворялись, забывались в зыбком алкогольном мареве. Стало так легко выплескивать всё, что накопилось, что Павел чуть не проболтался про Краснова. Захотелось курить, и он вышел на улицу, всосал сигарету за три тяжки.

Незаметно закончилась вторая бутылка вина.

– А поехали ко мне, – вдруг предложил Лыков. – Или тебя девушка дома ждет?

– Мы расстались, – сказал Павел, и после слов Краснова это почти не было ложью.

– Понятно. Сочувствовать надо?

Павел мотнул головой:

– Так даже лучше.

– Ну и хрен с ней тогда, – пожал плечами Лыков и махнул официанту. – Счет! Не-не! – Он указал на карту, которую вытащил Павел. – Убери, я угощаю.

Расплатившись, он поднялся, выпрямившись во весь свой двухметровый рост. Вроде стоял на ногах крепко – а сверху слегка покачивался, как дерево на ветру.

– У тебя грязь, – рассеянно заметил он, указав Павлу на шею.

Павел торопливо вытер ее ладонью. Грязь, надо же; неужто не всё отмыл? Снова зашептала тревога. Зачем звать к себе домой, бухать один на один? Что Лыков задумал? Но Павел вспомнил: перед ним коллега, которого он знает уже давно. «А если чё, ты сам уже не маленький, в курсах, что можно сделать», – заметила Шваль, голодно дохнув в затылок.