слово, боясь, что-то может прервать ее попутчика, и она никогда не узнает о стольких замечательных вещах, которые начали перед ней раскрываться, благодаря щедрости необыкновенно интересного собеседника. Ненасытный интерес молодой женщины стимулирует красноречие пожилого господина, и он захлебывается своими экстраординарными способностями, которые до знакомства с этой дамой не замечал в себе. Периодически посматривает по сторонам, видимо, кого-то ожидая встретить. Мама поправляет: «Это не взгляд ожидания встречи. Это взгляд обеспокоенности встретить».

***

– Почему осенью? – спрашиваю маму.

– Осенью люди более открыты, и их легче читать, – объясняет она.

– Как ты это знаешь? Почему именно осенью? Чем осень отличается от других сезонов? – жадно и нетерпеливо, перебивая себя, забрасываю ее вопросами.

– Тому есть много причин, – отвечает она.

– Назови хоть одну, – прошу ее.

– Хорошо. Одну так одну. Осенью погода вынуждает людей прикрывать тело, но потребность в открытости еще сохраняется некоторое время.

– Ну и что? Зимой люди еще больше прикрыты. По-твоему, души должны быть еще более открыты зимой.

– Зимой люди прячутся в раковины, чтобы накопить эмоциональные резервы для весны, – объясняет мама.

– Откуда ты это знаешь? Как ты знаешь, что все это правда?

– Придет время, и ты будешь читать людей. Тогда и у тебя будет возможность убедиться в этом самому или не согласиться. И такое может случиться. Ты не должен принимать мои слова на веру, – с улыбкой повторяет, – даже мои слова не надо принимать на веру.

– Значит ли это, что когда я начну читать и понимать людей, я буду читать их так же, как ты? Я хочу сказать – мы будем читать одно и то же?

– Я так не думаю… Не знаю. Я никогда раньше не сверялась с другими. Не с кем было. Теперь у меня есть ты. Как только будешь готов – попробуем сверить, – обещает она.

– Вот здорово!.. если мы будем читать по-разному. Я буду видеть то, что ты не смогла. А ты то, что я пропустил. Мы будем с тобой как два глаза. Я помню, как ты объясняла, что два глаза видят то, что каждый в отдельности увидеть не может, – восторгаюсь я замечательной идеей.

– Я очень на это рассчитываю, – дублируя мою радость и тем самым усиливая ее, соглашается она.

– Ты сказала, что есть много причин у осени. Назови еще одну.

– Вот еще одна. Осень – время прощаний.

– Ты хотела сказать: время умирания, – радостно перебиваю ее, – но побоялась произнести это слово при мне. Я правильно тебя читаю? – мне радостно от мысли, что я уже чему-то научился.

– Нет! Вовсе неправильно! – мне показалось, она чуть сердится. – Никто и ничто осенью не умирает. Деревья просто погружаются в сон и снимают на время свое одеяние, точно как люди на ночь. Весной, когда проснутся, покроются новой одежкой, – останавливается, заметив, что я задумался. – Мне продолжать? Или ты потерял интерес?

– Нет, не продолжай. Я буду читать тебя

Пообещать легко – в голову ничего не приходит, как ни стараюсь.

– Возьми меня за руку – это поможет, – предлагает она.

Действительно. Как только я прикасаюсь к ней, тут же вспоминаю: «Если хочешь понять другого, превратись в него».

– Прощание приносит грусть и печаль, – озаряет меня. – Осень пора грусти. Когда люди одеваются в грусть, им хочется быть открытыми и доступными.

Она удовлетворенно улыбается.

***

Я (мысленно): «В чем дело? Я не мешаю. Рассказывайте. Я слушаю»

МАРИ (беззвучно): «Мы ничего рассказывать не будем. Ты должен понять сам».

Я (мысленно): – «Вот оно что! Боже! Как же я сам не догадался?!»

– Принимается, – согласился я.

Мне приятно, что Марианета считает меня способным разгадать их тайну. Но как за это взяться? Мне шестнадцать. Им двадцать два. Их трое и они женщины. «Что работает для Европы, не работает для Быка». Я не давал им оснований предположить, что наделен способностями к ясновидению. Неужели Роза что-то натрепала обо мне? Ох уж эта Роза!..

– Отлично, – отозвалась Нета. – Поднимаю ставку. Если ты сдержишь слово и сможешь различить нас, то обещаю выполнить любое твое желание – и когда я говорю «любое», то имею в виду – абсолютно никаких ограничений.

Предложение это уготовлено разрумянить мне щеки, взвибрировать голос, впереть взгляд в лакированные паркетинки, лоснящиеся под ногами. Не предназначено оно уловить неслышимое вибрато Нетиного голоса и увидеть вздрог, незаметно выпавший из ее дыхание. Гибкий вопросительный изгиб шеи означал «как могло такое произойти?!», а бровей – что я не ослышался и не овиделся.

Что это? Подтверждение серьезности ее предложения? Или разыгрывается спектакль? В каком жанре? Водевиль? Фарс?

Моему пониманию недоступно. Вот Нета готова насладиться великодушно подброшенной мне приманкой. В процессе воплощения замысла приподняла вуаль над прячущимся в полумраке сфинксом. Что там, за этим пологом? Часть ли это продуманного розыгрыша или секрет самозванно выглянул из своего убежища.

Она мельком взглянула на свои отражения, чуть виновато, будто выдала чужую тайну.

Теперь Нета беззвучно, как минуту назад Мари, но в отличие от нее, не предназначая для меня, взглядом изобразила: «Он не мог ничего заметить. Это невозможно. Исключая Марианну никто не способен уловить этот вздрог. Они напрасно волнуются. Он ничего не понял и ни о чем не догадывается»

Профиль потолка незаметно приподнялся и из светящейся расщелины, подпирающей его, свежий порыв ворвался в комнату. Стены ожили, задышали. Жду, когда воровски сделанное мною открытие оставит меня, вырвется в просторы вселенной, а я с легкостью вздохну, освободившись от незаконного вторжения в чужой секрет. Напрасны ожидания, моя кража продолжает липко цепляться за меня.

Сила ли это моя и власть или слабость впасть в зависимость от ее великодушия быть видимой и разгаданной?

Тем временем…

– Кто со мной? – проглотив находчиво вымышленную оскоминку и искусно переложив на нее вину за возмутивший покойную беседу нонсенс, повернув ко мне готовое к роковому обаянию лицо, облегченно, с только что вернувшейся уверенностью выдохнула Нета.

Возвращаясь из своей секундной потерянности, она попутно вобрала в себя и начала излучать дополнительную красоту, которую я не находил в ее сестрах. Останется ли эта лучезарность в ней или это лишь атрибут маски, которую она через двадцать минут перепасует другой пчелке, как когда-то уличные игроки в наперстки оболванивали меня.

Я вдруг ощутил усталость. Нахожусь в центре невероятно сложной игры. Что-то вроде шахматной пешки, не способной не только сдвинуться, но элементарно отцентрироваться на тесном квадратике временного пристанища, однако черт-те что о себе вообразившей. Не только присмотрела атаку на диагонально расположившегося коня, не только прочитала мысли игрока – хозяина, но еще и четко разглядела комбинацию,