хейльташ приехал в Газну и все, что произошло, полностью доложил, и письма тоже были прочитаны, эмир Махмуд заметил: «Да будет над ним милость Аллаха! Много лжи рассказывают о моем сыне». И дальнейший розыск был прекращен.

В ту же пору молодости и юности он занимался телесными упражнениями: мерялся силой, поднимал тяжелые камни, боролся. [Эмир Мас'уд] приказывал строить шалаши[349] для охоты на цапель и других птиц, и я несколько раз видел, как он в очень морозные дни, при сильном снеге ездил туда, охотился и сходил с коня, так что в промежуток между двумя молитвами он успевал перенести столько мучений, сколько может вытерпеть лишь гранитный камень. В такую стужу и передрягу он надевал сапоги на голую ногу и говорил; «К таким вещам надобно привыкать, чтобы люди не сдавали, когда попадут в беду и трудное положение». Ездил он также и на охоту за львами[350] до ...[351] Исфизара и Адрескена[352], а из тех лесов до Фераха[353], Зиркана и Шернера[354]. Побродив там, он ехал в Буст и Газну. На льва он выходил один на один и не позволял, чтобы ему помогал кто-нибудь из гулямов или сопровождающих людей. Так он поступал оттого, что обладал большой силой и смелостью. Если он поражал льва оружием, /126/ и оно не оказывало действия, то он мужественно, не отступая, брался за льва и затем быстро его добивал.

В то время, когда он шел в Мультан, чтобы там жить, ибо отец на него рассердился по наветам, которые сделали, — а это история долгая, — он в области Киканан[355] занялся охотой на львов, [хотя] страдал тогда четырехдневной лихорадкой. У него было обыкновение, когда, лев появлялся, брать в руку короткий дротик с крепким древком и короткое, толстое копье, дабы если он метнет дротик и дела не выйдет, то быстро пустить копье, чтобы удержать льва на месте. Это он проделывал своими силами, и лев корчился на копье, пока не ослабевал и не валился наземь. А бывало, лев попадался такой, что сопротивлялся весьма упорно, тогда эмир подзывал гулямов, и те, мечами и боевыми топорами зарубали льва. В тот день случилось так, что эмир метнул дротик, а лев пригнулся и дротик пролетел у него над головой; эмир пустил копье и нанес льву сильную рану в грудь, но по слабости от болезни не смог его должным образом удержать на месте: лев оказался очень большим, ловким и сильным. Он ухватился за копье и напряг силы, копье переломилось, и лев готов был ринуться на эмира. Государь изо всех сил двумя руками ударил льва древком по морде, так что сразил его и тот упал. Эмир прижал его [к земле] и кликнул гулямов. Один гулям по_ имени Кумаш, его оруженосец, в диване его называли силачом, подбежал и нанес льву такой увесистый удар, что сразу прикончил его, и тот рухнул. Все были ошеломлены. Теперь стало ясно: то, что писали в книгах о приключении Бехрам-гура, было правдой. После того эмир уже стал такой большой, что всю охоту проводил верхом на слоне. Я видел однажды, как он охотился на слоне в Хиндустане. Морду слона, как водится, прикрыли железом. Из зарослей вышел громадный лев и направился на слона. Эмир метнул /127/ дротик, попал льву в грудь и нанес ему тяжелую рану. От боли и ярости лев сделал прыжок и вскочил на затылок слона, слон заметался, эмир припал на колено, полоснул мечом и отрубил льву обе передних лапы. Лев свалился на землю и издох. Все присутствовавшие признались, что отроду не помнят такого о ком-либо.

Еще до того, как сесть на престол царства, он [как-то раз] совершал прогулку и направлялся в Герат, [тогда] он в один день убил восемь львов и одного поймал на аркан. Когда он расположился в шатре, то устроил пир. Я, Абдалгаффар, стоял [тут же]. Зашел разговор об этих львах, и каждый высказывал какую-нибудь похвалу. Ходжа Бу Сахль Завзани попросил чернил и бумаги и сочинил несколько двустиший, весьма прекрасных, как было свойственно ему, ибо он был единственным в своем роде по части словесности, дара речи и стихов. Стихи очень понравились эмиру. Все их одобрили и стали переписывать. И я это тоже сделал, но стихи у меня пропали куда-то. Пару двустиший, кои до сих пор у меня в памяти, я написал — хотя они и не следуют по порядку — в заключение этого рассказа[356].

*Клинок и копье, стрела и тетива лука —

Нужды в них тебе нет: рок правит мненьем твоим.

Коль возьмешься за дело, кое трудно исполнить,

Любовь прояви и за тобою победа.

Кто добывал на охоте в один раз восемь

Львов, тот человеческих чад сочтет за ничто.

Коль взойдешь ты, то солнце и месяц померкнут,

Коль будешь ты щедр, то отступят море и дождь.*

Этот вельможа сказал правду — в нашем государе все это было в избытке. Стихи о нем выходили отличные, и не бывало нужды называть ложью, когда [о Бу Сахле] говорили «прекраснейший из поэтов». /128/ Храбрость, мужество, смелость [эмира] были таковы, как уже упоминалось, а щедрость была такая, что он однажды ночью подарил одному купцу, которого звали Бу Мути Сегзи, шестнадцать тысяч динаров. У этого подарка [тоже своя] повесть. Сей Бу Мути был человек весьма богатый во всех отношениях, и был у него отец по имени Бу Ахмед Халиль. Однажды вечером отец по счастливой случайности попал во дворец по какому-то делу, которое он имел к дежурному хаджибу, и задержался [там]. Когда нужно было возвращаться домой, была уже поздняя ночь; он боялся, как бы по дороге не случилось беды, и остановился в царском дехлизе, — а был он человек известный и пользовался большим уважением, — сипахдары оказали ему любезность, и он остался [на ночь].

Вошел один служитель и потребовал сказителя преданий. Случайно ни одного сказителя не оказалось на месте. Благородный Бу Ахмед встал и пошел со служителем, а служитель полагал, что он сказитель. Придя в эмирский хергах, он начал повествовать какое-то предание. Услышав чужой голос Абу Ахмеда, эмир незаметно поглядел на него, увидел [незнакомого] человека, [но] ничего не сказал, пока повествование не кончилось. Это было очень хорошее и красивое предание. «Ты кто такой?» — воскликнул