Когда супруги Райлендс в 1973 году приехали в Венецию на своем «Фольксвагене», о них было известно следующее: Джейн родилась в Огайо, окончила Колледж Вильгельма и Марии, а затем переехала в Англию, где преподавала английский язык и литературу курсантам-первогодкам на американской авиабазе Милденхолл близ Кембриджа. Джейн была общительна, амбициозна, разбиралась в английской и американской литературе, была убежденным англофилом и пользовалась большой популярностью среди кембриджских мальчиков, так как кормила их жареной курятиной, купленной в гарнизонном магазине авиабазы. Филипп на момент знакомства с Джейн был студентом Королевского колледжа в Кембридже. Филипп, застенчивый и серьезный мальчик, был известен главным образом тем, что приходился племянником Джорджу «Дэйди» Райлендсу, выдающемуся и влиятельному шекспирологу, актеру и режиссеру. Дэйди Райлендс был живым связующим звеном с группой Блумсбери, воспитанником и протеже Литтона Стрейчи; он был всеобщим любимцем в Королевском колледже и постоянно жил в одних и тех же апартаментах с 1927 года. Квартира его была украшена Дорой Каррингтон; там побывало бесчисленное множество интеллектуалов. Вирджиния Вулф описала роскошный обед в этих апартаментах в книге «Своя комната».

По слухам, родители Филиппа были, мягко говоря, не в восторге от его женитьбы на Джейн, которая была старше его на десять лет.

Когда они приехали в Венецию, у Филиппа были длинные, зачесанные назад волосы, закрепленные по бокам маленькими заколками; Джейн носила «старомодные» платья, а волосы стягивала в пучок. Филипп в то время писал диссертацию, на завершение которой у него ушло добрых двенадцать лет. Пока Филипп творил, Джейн содержала их обоих, преподавая на американской военной базе Авиано, в часе пути на север от Венеции.

Первое время по приезде в Венецию они никого там не знали, но Филипп регулярно посещал церковь Святого Георгия, бывшую тогда средоточием общественной жизни английских и американских экспатов. Там он и познакомился с сэром Эшли Кларком, бывшим британским послом в Италии, возглавлявшим фонд «Венеция в опасности», британский аналог «Спасти Венецию». Сэр Эшли и леди Кларк прониклись симпатией к Райлендсам, которые в свою очередь были внимательны и услужливы в отношении Кларков. Филипп стал принимать участие в деятельности фонда «Венеция в опасности», и начали даже поговаривать, что, возможно, со временем он станет преемником сэра Эшли. Они вдвоем написали небольшую книжечку, посвященную реставрации церкви Мадонна-дель-Орто. Очень скоро Филипп и Джейн поменялись ролями: Филипп стал носить короткую респектабельную стрижку, а Джейн, наоборот, – более современные прически и платья.

Такая новая яркая молодая пара привлекла внимание старых авторитетных экспатов, в первую очередь скульптора Джоан Фицджеральд, которая представила Райлендсов всем остальным. Так они познакомились с Джоном Хонсбином, другом Пегги Гуггенхайм с пятидесятых годов. В свою очередь, Хонсбин представил их Пегги, и почти сразу же Филипп и Джейн сами стали втираться в доверие нужным людям. Джейн покупала Пегги собачий корм, привозила с военной базы Авиано разные вещи, которые приобретала со скидкой, выгуливала собак Пегги, помогала ей по хозяйству. Короче говоря, они сделались для Пегги незаменимыми.

Джон Хонсбин поначалу испытывал большое облегчение оттого, что Филипп и Джейн так хорошо помогали Пегги, – это снимало с него некоторую часть забот о ней. Много лет Хонсбин приезжал в Венецию на период от Пасхи до ноября, останавливался у Пегги, где выступал в роли бесплатного куратора ее коллекции. После смерти Пегги он продолжал проводить летние месяцы в Венеции, но уже в съемных апартаментах. Большую часть дня Хонсбин плескался в бассейне «Чиприани», где я и нашел его за спартанским обедом и беседой с друзьями из богатого космополитического круга. Жители Венеции могли за фиксированную круглую сумму также наслаждаться привилегией ежедневного посещения бассейна в летнее время.

– Я был в этом доме гостем, которому приходилось платить за оказанное радушие, – сказал мне Хонсбин. Зачесанные на косой пробор и ниспадавшие на загорелый лоб седые волосы придавали ему сходство с Пабло Пикассо. – Пегги и я являли собой своего рода пару. Я владел галереей в Нью-Йорке и знал почти всю тамошнюю художественную старую гвардию. В начале сезона я развешивал на выставке полотна из ее коллекции, а снимал их в конце; это было сопряжено с массой неприятных хлопот, например, с соскребанием личинок с картины «Антипапа» Макса Эрнста, так как она побывала в галерее сюрреалистов на канале, где царит немилосердная сырость. Личинки обожают олифу.

Первые несколько лет такого проживания с Пегги были замечательными, но потом ее артерии стали делаться все более плотными и узкими, а мое положение – все более ужасным. Я приезжал поздно ночью и был вынужден прокладывать себе путь мимо произведений искусства – через работы Колдера, мимо людей-спичек Джакометти – этим людям постоянно обламывали руки, но это был не я; уворачивался от Певзнера и добирался наконец до спальни. Я был с Пегги, когда у нее случился первый сердечный приступ, а лицо превратилось в трагикомическую маску. После этого Пегги повесила у своей кровати пятнадцатифунтовый колокол; я оставлял дверь спальни открытой, зная, что, если она позвонит, то мне придется встать и бежать к ней на помощь. Это была круглосуточная работа без выходных.

Мне понравились Джейн и Филипп, – продолжил Хонсбин. – Мы проводили вместе много времени; причем Джейн прекрасно готовила. Они полностью завоевали Пегги, и знаете чем? Мороженой кукурузой в початках. Джейн привозила ее с авиабазы Авиано, чем сразу нашла путь к сердцу Пегги. Правда, уже тогда люди говорили мне: «Берегитесь Джейн Райлендс!»

– Кто вам это говорил? – поинтересовался я.

– О, это говорили все. А потом Джейн и Филипп стали приглашать Пегги на обеды, не приглашая меня. Мне об этом вообще ничего не говорили. Они, можно сказать, умыкнули ее. К тому времени Пегги уже была наполовину инвалидом, поэтому было нелегким делом собрать ее, вывезти на мероприятие и доставить обратно. Ухаживать за Пегги было трудно, и немногие смогли бы с этим справиться. Подобные шалости за моей спиной продолжались все лето. Они совершенно распоясались, когда в ноябре я уехал, и продолжали в том же духе до весны, когда я вернулся.

К тому времени, когда Пегги окончательно превратилась в инвалида, Филипп и Джейн Райлендс практически стали ее опекунами. У них были ключи от ее дома. Они следили за ее делами. Они возили ее в больницу в Падую. На следующий день после смерти Пегги директор музея Гуггенхайма в Нью-Йорке Томас Мессер прибыл в Венецию, чтобы принять в собственность помещение и имущество. Он обнаружил Филиппа Райлендса в затопленном подвале – Филипп переносил картины, чтобы уберечь их от воды. Мессеру был нужен человек, который мог бы на месте