– А вам есть что мне рассказать?

– Я думаю, что вопросы возникли у тебя.

Алексей понял, что за время его отсутствия здесь, в переговорной, жарко что-то обсуждали. У Натальи Шажковой раскраснелось лицо. Марго Терентьева сидела, отвернувшись к стене и закрыв лицо носовым платком. Навязчиво пахло табаком.

«И все-таки, кто же из них постоянно курит? И где?» – напряженно подумал он. И кивнул Альбине Андреевне:

– Хорошо, давайте выйдем, поговорим.

– А чего мы ждем-то? – встрепенулся вдруг Мишаня Трухин. – Сидим тут, наезжаем друг на друга. Эта на эту прет, та на ту.

Мишаня, как всегда, говорил сбивчиво и путано. Жена посмотрела на него с неприязнью:

– Чего несешь-то? Помолчал бы лучше. За умного сойдешь.

– Натаха, погоди, – Мишаня суетливо переложил поближе к себе лежащую перед ним папку с документами. Ипотечный договор с банком.

«Бедняга», – подумал Алексей.

– Душно здесь, – махнула папкой Тася. – И табачищем прет.

– Ты расколол, что ль, ее? – Трухин посмотрел на Алексея.

– Кого? – он уже забыл про Юлю после разговора с сыном.

– Уголовницу эту? Она бабки взяла, – уверенно сказал Мишаня.

– Не говорите о том, чего не знаете, – презрительно посмотрела на него Слава, помощница Юлии.

– Банк скоро закроют, – Алексей кивнул на часы. – Я жду звонка и, как только дождусь, объявлю результат. Альбина Андреевна, идемте.

Та стала протискиваться к выходу. Все напряженно молчали, глядя им вслед.

– Что-то случилось? – Альбина Андреевна внимательно посмотрела на Алексея после того, как закрыла дверь переговорной. – У тебя лицо расстроенное.

– Так заметно?

– Ты совсем в другом настроении зашел сейчас в переговорку. Раньше залетал, как бойцовский петух. Глаза горели. А теперь поник. Ты больше не хочешь искать эти деньги? – догадалась Альбина Андреевна.

– Я должен перед вами извиниться. За то, что втянул в эту историю, за почти уже сорвавшуюся сделку. Не надо нам было затеваться с продажей моей квартиры.

– Ладно, чего уж теперь.

– Ваш сын там справился? – он неопределенно кивнул в сторону окна.

– Не знаю.

– Но вы ему звонили?

– Слушай, Леша, не береди душу. Между прочим, мы с ней почти ровесницы, – Альбина Андреевна кивнула на старуху Верещагину, возле которой по-прежнему сидели сын и Мила Михалёва. – Только она всю жизнь за сыном, как за каменной стеной, а мой сын всю жизнь за мной, как за той же стенкой. Ее жалко, а меня нет. Она клиентка, а я риелтор.

– Вы бы хотели такого сына, как он? – Алексей кивнул на Верещагина.

– Родителей не выбирают. Детей тоже.

– Это неправда. Детей мы сами воспитываем. Каких воспитали, таких и получаем.

– Как я только что поняла, у тебя с этим тоже не все в порядке, – усмехнулась Альбина Андреевна. – Небось, как и я когда-то ты тоже сделал ошибку?

– Сначала я хотел бы знать, какую ошибку сделали вы, – нахмурился он.

– Идем-ка, присядем, – она кивнула в угол, на диван. – Не хочу об этом при всех. Вон, у дамы уже и ушки на макушке, – Альбина Андреевна посмотрела на Верещагину, издавшую протяжный стон. – Она только прикидывается немощной.

– Хорошо, отойдем, – покорно кивнул Алексей.

Теперь уже не он, а его вели, как бычка на веревочке, на «диван для допросов». Алексей за эти часы с ним уже сроднился.

– Ну, что случилось? – требовательно спросила Альбина Андреевна, первой присев на диван.

– Я уже хочу расторгнуть эту сделку, – признался Алексей, опустившись рядом. – Оказывается, у Сережи проблемы. Он мне только что в этом признался.

– У сына?

– Он мне пасынок.

– И потому ты так резко передумал. Если бы речь шла о родном сыне, ты бы вряд ли дернулся. Но к приемным детям мы относимся по-особому. Мы, Леша, это порядочные интеллигентные люди. Высокоморальные. Которые, согласно негласному кодексу чести, ответственны за тех, кого приручили. На своего ребенка можно наорать, можно его в сердцах отшлепать, наказать. А когда ты поднимаешь руку на приемного ребенка, это уже совсем другое.

– Постойте… – он беспомощно посмотрел на Альбину Андреевну. – Вы так говорите, как будто сами через это прошли. Но вы ведь женщина!

– А у женщины, что, не может быть приемных детей?

– Вы имеете в виду, детей мужа?

– У детей мужа от другой женщины есть мать, – сурово сказала Альбина Андреевна. – Нет, Леша, я о другом.

– Не может быть… Ваш сын… Вы его усыновили, что ли?

– А почему этого не может быть?

– Но у вас ведь есть дочь! Дочь-то, надеюсь, родная?

– Дочь родная… Посмотри на меня, Леша. Сколько мне лет, как думаешь?

– Вы сказали, что ровесницы с Верещагиной. Я думаю, за семьдесят.

– Правильно. А сыну тридцать.

– Вы могли его и в сорок родить.

– Могла, да не родила. Я ведь уже дважды прабабушка, Леша. Иру я родила в двадцать. А она так и вовсе в девятнадцать внука мне подарила, еще в институте учась. Чего мне стоило, чтобы она его закончила, каких нервов!

– Вы сказали, она врач.

– Да. Эндокринолог. Работает в платной клинике. У нее все отлично, и я за Иру спокойна. Но правнукам хотелось бы тоже наследство оставить. Это ведь как болезнь, – призналась Альбина Андреевна. – Когда всю жизнь в риелторском бизнесе, и видишь, сколько люди наваривают на продаже квартир. Как покупают их на котловане, потом ждут, когда цена вырастет. Продают и снова вкладывают деньги в квадратные метры…

– Сколько у вас квартир? – сообразил Алексей.

– Не скажу.

– Хорошо. Расскажите тогда про Шажкова. Какие дела вас связывают?

Он заметил, как Альбина Андреевна еле заметно вздрогнула.

– Я знаю, Шажков здесь был в тот день, когда мы закладывали ячейки. Знаю, что вы взяли кураторство над Юлей Свиягиной с его подачи. Вы знали, что она сидела?

– Откуда? – вяло удивилась Альбина Андреевна. – Герман сказал, что она его любовница. Я охотно поверила: не в первый раз. Я тебе клянусь: для меня открытие, что Юля сидела за убийство ребенка.

– Как вы познакомились с Шажковым?

– Дело об опеке.

– Это касается вашего сына?

– Да.

– Расскажите.

– Вообще-то он сын моей двоюродной сестры. Родились мы с ней в Грозном.

– Где?!

– А ты, небось, думал, что я москвичка? – усмехнулась Альбина Андреевна.