Не успела Наталья завершить свою решительную идею, какувидела «таинственного в ночи». Подпрыгивая в стремительной пьяной ходьбе ичасто мелькая белыми тапочками, он приближался к Наталье и нес в вытянутыхруках две чашки дымящегося бульона. Лицо его при виде девушки осветилосьневразумительной насмешливой улыбкой.

– Имя? – спросил он.

– Наталья, – испугавшись, прошептала незадачливаякинозвезда.

– Мировоззрение? – был следующий вопрос.

– Марксистско-ленинское.

Она улыбнулась, и все вчерашнее тут же мгновенно улетело внебытие, а осталось перед ней только сегодняшнее, только счастье молодости, какперехват горла, как ожог солнечного мороза, как счастливая встреча с безумцем,тем самым, «таинственным в ночи».

– Пейте! – Он протянул ей чашку бульона и залпом

выдул другую.

– Я снова пьян, я снова молод, я снова весел ибульон! – продекламировал он, размахивая пустой чашкой.

– В меня, что ли? – рассмеялась Наталья сквозьбульон.

– В тебя, моя газель! Я бульон в тебя!

Он схватил ее за руку и повлек по набережной в сторону маленькойплощади, где лежит маленький каменный печальный лев, а сверху на него взираетмаленький каменный однокрылый орел.

Наталья на бегу головку откидывала, смеялась, и волосы еетрепетали, а безумец сиял и горделиво ее оглядывал, словно военный трофей или собственноеизобретение. – Народоволочка в платье с иголочки! Девица и опомниться неуспела, как была водружена на чугунную тумбу прошлого века, и длинное платье еемгновенно взметнулось, как у девушки прошлого века.

– Бросай прокламации! Пучок прокламаций в толпу!Свобода! Равенство! Братство!

– Да где ж мне взять прокламации? – развела рукамиНаталья.

От пятидесяти до ста пятидесяти отдыхающих и жителейгорода-курорта с хмурым любопытством следили за этой сценой, а из глубиныплощади бесстрастно наблюдали за всем происходящим пятнадцать гладких большихлиц, расположенных веером вокруг бронзоватой скульптуры, которая, пообыкновению, взирала куда-то вдаль, как будто она здесь ни при чем.

«Таинственный» запустил себе руку под свитер.

– Вот, возьмите! Чем не прокламации?

В руке Натальи затрепетала пачка десяток.

– Бросайте!

Десятки полетели в толпу. Такая пошла «булгаковщина».

– Мы рождены, чтоб сказку сделать былью! –крикнула девица, спрыгнула на мостовую и, в хохоте, в слезах, в легкихпоцелуях, была увлечена в какой-то темный подъезд.

Здесь безумец поцеловал Наталью в оба глаза, в ротик, вгрудки, во все парные органы и непарные, а потом встал на колени и поцеловал еев обе туфли.

– Во дает, – прошептала девушка и, чутьпоколебавшись, запустила пальцы в спутанные его волосы, далеко не первойсвежести.

проходил в нескольких километрах от моря на серых выжженныхсолнцем холмах, весьма, между прочим, похожих на Голанские высоты.

Бронетранспортеры, ревя расхристанными моторами, гремяразболтанными глушителями, лязгая расшатанными гусеницами, плюясь раскаленныммазутом и визжа разъяренными детскими голосами, с ходу взяли гребень и встали.На изрытый семифунтовыми ракетами грунт спрыгнули юные автоматчики. Ихмордашки, опаленные непрерывными недельными боями, осветились жестокойсолдатской радостью – Победа! Отряд первым вырвался на гребень, а значит,впереди областные военно-патриотические потехи, а там, глядишь, и всесоюзные!Дым и огонь, порох и сталь, компот и клецки!

Подъехали на «козле» командир отряда, отставнойгенерал-майор Чувиков, и представитель обкома комсомола

Юрий Маял.

– Молодцы, ребята! – крикнул генерал своимбойцам. – Потери есть?

– Сережу Лафонтена вытошнило, товарищ гвардиигенерал-майор в отставке! – доложил лучший чувиковский штурмовик ОлежекАнанасьев.

– Отправить Лафонтена в тыл! – гаркнул генерал иотечески улыбнулся глазами из-под крылатых бровей. – Там его научат родинулюбить!

Ребята охотно захохотали. Они успели полюбить солдатскийюмор и привыкли потешаться над заикой Лафонтеном, сыном бедной алуштинскойгазировщицы.

Орлы! Генерал горделиво кивнул Маялу на своих маленькихсолдат. Нет, не все еще потеряно, новое поколение, вырастим без всякогохрущевского сосу… без поллитры и не выговорить поганое слово… Ишь, гады,напустили соплей – «пусть всегда будет мама!». То ли дело в наши временагремели песни:

Мы отстаиваем дело,

СозданнОе Ильичом.

Мы, бойцы Наркомвпудела,

Вражьи головы сечем!

Ничего-ничего, эдак поработаем годиков десять, будет комукитайца шугать, чеха и румына замирять!

– Виталий Егорыч, – умоляюще попросил Юрик Маял,сам после вчерашнего имеющий вид не ярче Лафонтена. – Достань, ВиталийЕгорыч!…

– На, комсомол, соси!

Чувиков сунул молодому человеку походную флягу с гнуснейшейджанкойской чачей, сплюнул и вылез из «козла».

Хиловатый пошел комсомол, банку не держит, боевое воспитаниепереложил на ветеранов, об одном только и мечтает – о финских банях с датскимпивом.

Генерал подошел к обрыву и посмотрел вниз на легкомысленнуюЯлту.

По сути дела, взорвать, распотрошить, попросту уничтожитьэтот городишко можно с одной ротой солдат, конечно, при условии современногооружия. Три тактических ракеты в разные концы – первый ударный шок! Потом дляусиления паники пострелять вдоль набережной из автоматической безоткатнойпушки. После этого катить уже вниз колонной, пуская гранаты и огонь, а в городеразделиться: первый взвод – к телефонному узлу, второй – в порт, третий –закладывает фугасы под горком. Пленных не брать! Вот так! Раз, два – и вдамках! Современная война – стремительная штука! К сожалению, не все это ещепонимают!

В Ялте Чувиков жил уже много лет, заведовал в ней солиднымсанаторием, но сейчас, как ни странно, впервые взглянул на этот город с истинновоенной и, конечно, единственно правильной точки зрения.

Воспитатель подрастающего поколения, пожалуй, еще долго быпредавался сладким военным мыслям, если бы не увидел вдруг в небе невероятныйоптический обман. Там, в небе, словно ненавистные голуби мира, парили, тоснижаясь, то взмывая, денежные купюры, ей-ей, семь новеньких нежно-розовыхдесяток.