Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не успел генерал протиранием глаз ликвидировать этугаллюцинацию, как снизу донеслось звуковое наваждение – вполне гражданскоеподвывание мотора. Старенькая таксушка тянулась в гору боевой славы и вотостановилась, раскорячившись, раскрылись сразу все двери, и вылезла в пороховыебудни «Зарницы» неприличнейшая компания: здоровенная какая-то параська станковым задом, вертлявый морячок в кремовой рубашке, крашенная сажей выдра вподлейшем мини-платье из лживой парчи и верзила-хиппи в белых тапочках. Этотпоследний одной рукой прижимал к груди неслыханное богатство – виньяк, джин,виски, сливовицу, а в другой держал вилку с сочным купатом и потихоньку егокушал.
Компания даже внимания не обратила на грозную боевуютехнику, на юных патриотов с автоматами и на недюжинную личностьгенерал-майора. Параська, выставив зоологический свой зад, взялась засервировку пикника. Она напевала «Тбилисо» и хихикала так, как будто у нее вскладках жира копошились муравьи. Черная шлюха развалилась на камнях вмечтательной позе, прямо-таки «Бахчисарайский фонтан». Парча у нее задраласьедва ли не до пупка, и открылось нечто розовое, грязное, но желанное.
– Томка, – низким голосом позвала черная, –ты под кого лягешь?
– А ты, Люсик? – прощебетала толстозадая.
– Без разницы.
– А мне литовец глядится, если не возражаешь. Терпетьэтот шабаш нельзя было больше ни секунды.
Генерал сложил ладони рупором и проорал:
– Немедленно покинуть зону маневров!
Гуляки тут обернулись и только сейчас заметили в десятишагах все воинство. Изумление их было велико, они смотрели на подразделениеЧувикова, словно на инопланетных пришельцев. Надо сказать, что и юные воинывзирали не без интереса на чуждую их патриотической аскезе стихию. Вдругдолговязый хиппи отбросил в сторону свой купат и завопил, радостно простираяруки:
– Чилдрен!
Подняв над головой большую коробку шоколадного ассорти ипостукивая в нее, словно в бубен, он стал приближаться к войску движениямииндийской танцовщицы.
– Кам ту сапа, джингл белл, хочешь чоколатку, маленькийпострел? – так пел негодяй.
Страшно сказать, как быстро началось всеобщее, полное инеконтролируемое разоружение. В седой боевой ковыль полетели автоматы,гранатометы, базуки, а долговязый и явно нерусский хиппи прыгал от восторгавыше головы, да еще и что-то хрюкал на языке потенциального врага.
Поначалу генерал-майора охватила полнейшая растерянность,все происходящее показалось ему дурнотой, миражом, но потом он взял себя в рукии завопил, подбегая к краю обрыва и замахиваясь на позорную компанийку пустымпистолетом:
– Расстреляю!
– Правильно, генерал, – сплюнул сидящий набагажнике таксист. – К стенке надо ставить этих паразитов. Иначе сифилисане искоренишь.
Паразиты, однако, ничуть пистолета не испугались. Обе бабывскочили на камни и давай лаять «не имеете прав» и «а где это написано».Морячок, нахальные глаза, делал приглашающие жесты, постукивал ногтем то подеревянному своему кадыку, то по бутылке.
– Водитель, съезжай с горы! – В полном уже кошмареЧувиков стал целиться в женщин.
– Я что? – снова сплюнул шофер. – Я, какпассажиры скажут. У нас дисциплина.
– Дави! – возопил тогда Чувиков, взлетая наброневик. – Дави, Степаныч, израильскую агентуру!
Санаторный шофер Степаныч, старший сержант запаса и полныйкавалер ордена Славы, тут же вылез из аппарата.
– Дави сам, Чувиков! Мне эта железка за семь дней опизденелахуже тещи, а в тюрьму я не хочу. Вот стартер, нот газ, дави, если хочешь!
Огромная машина с диким ревом, поднимая столб пыли,закружилась на одном месте. Чувиков смотрел сквозь прорези и видел то море, токусок лысой горы, то небо, прочерченное реактивными выхлопами, – авиация,мать родная, выжги мне на макушке череп, кости и звезду! – и вдруг увиделсвое бывшее воинство, детей, семенную свою смену, надежду, будущихосвободителей Европы!… Дети приплясывали вокруг долговязового придурка в белыхтапочках, а тот, кривляясь, оделял их уже не шоколадом -
ЦВЕТАМИ!!!
Враг, враг матерый, зрелый, как фурункул, цветущий, какгладиолус, хитрый внутренний враг, заброшенный извне! Вот кого надо давить впервую очередь!
Броневик прекратил ужасное, но бесцельное кружение,остановился и вдруг рванул на идиллическое сообщество друзей ботаники исвободы. Дело могло бы плохо кончиться, если бы хиппи в белых тапочках неперепрыгнул с удивительным профессионализмом через броню и не заткнул быгенералу пасть букетом горных маков.
Очнулся Виталий Егорович Чувиков совсем не в дурной для себяситуации. Голова его покоилась на чем-то мягком (впоследствии выяснилось –Тамаркины ляжки), пояс у него был отпущен, и живот, впервые за всю боевуюнеделю, вольготно дышал, а возле рта своего видел Виталий Егорович чью-то рукусо стаканом янтарной влаги.
Конечно, в небе еще парила проклятая галлюцинация – семьрозовых десяток, и в голове еще клубился значительный вишневый омут, но напитокбыл доброкачественный, резкий, и сознание быстро, как ему и подобает,прочищалось.
– Повторить, товарищ гвардии генерал-майор?
– Разумеется, – строго кашлянул Чувиков и тут жеполучил еще стакан и, кроме того, надкусанный купат со следами губной помады.
Чувиков тогда бодро сел и увидел вокруг себя веснучеловечества, рожденную в трудах и в бою: боржомные звезды и шампанскую кипень,фиксатые пленительные пасти дам, умело дерущие полнокровных купатов, и гитару,и комсомольца Маяла, влепившегося в гранит как диковинная бабочка-инкрустация снадломленным крылом.
Рядом сидел нестарый интеллигентный профессор, который,заложив за уши длинные волосы, внимательно и с человеческим чувством, словномедсестра, смотрел на генерала. Чувиков тогда ему с укоризной сказал:
– Вот ты мне все виску да виску подливаешь, а что этависка для русского человека – квас! Я, между прочим, больше нашу сормовскуюрабочую предпочитаю.
Профессор длинным пальцем преподнес ему слизистый сопливыйгриб.
– Виталий Егорович, ведь вы человек и я человек. Вотхочется мне вам в рожу плюнуть, сукин вы сын, блядь полоумная, а я не плюю, апреподношу вам закуску.
– Ваше имя, отчество, фамилия, место работы? –осведомился генерал, принимая гриб.
– Патрик Генри Тандерджет, профессор Оксфорда, корольПражского майалиса и дезертир из армии Соединенных Штатов.