Лоцца потеет. От ее тела исходят агрессивные вибрации. Такое ощущение, что она готова взорваться, вырваться из своей коробки и задать взбучку моему адвокату. Лоррингтон только что сотворил нечто прекрасное прямо перед нашими глазами, поскольку все присяжные могут видеть, что Лоцца Бьянки снова готова сорваться с катушек. И они ждут этого… они хотят, чтобы она это сделала. Если бы они преступили закон, то определенно не захотели бы иметь такого следователя. С таким отношением к делу от нее нечего ждать справедливости.

— Констебль Бьянки, — тихо говорит Лоррингтон. — Этот инцидент содержится в полицейских протоколах, не так ли?

— Да, сэр, — отвечает она сквозь стиснутые зубы.

На галерке поднимается ропот. Я осматриваюсь по сторонам. Полицейские выглядят сердитыми и взвинченными. Боевые порядки приходят в движение. Я ощущаю напряженность: адреналин, тестостерон. Жаркий воздух в зале суда становится гуще.

— Вы удочерили ту маленькую девочку, которая пряталась под кроватью, старший констебль Бьянки?

Коникова буквально взвивается со своего места. Но пока она открывает рот, Лоцца говорит:

— Это совершенно не имеет отношения к делу, сэр. Моя дочь никак не причастна к рассматриваемым событиям. Вам должно быть стыдно.

Какой-то репортер торопится к выходу из зала.

— Причастность или непричастность — это дело суда, — медленно произносит Лоррингтон. — Вы потеряли работу следователя в уголовном розыске после этого инцидента. Дело замели под ковер, потому что это было нежелательной оглаской для полиции Нового Южного Уэльса. Именно поэтому вы занялись неприметной работой на побережье. Но потом вы увидели синяки у жены мистера Крессуэлл-Смита. И осудили его за это. Может быть, слишком поспешно?

Он поворачивается к присяжным:

— Я утверждаю перед судом, что старший констебль Лоцца Бьянки, по сути дела, испытывала острую и непреодолимую неприязнь к Мартину Крессуэлл-Смиту. Я предполагаю, что она даже испытывала нечто вроде личной вендетты против него, в силу своей личной истории. В своем былом качестве детектива по расследованию убийств мисс Бьянки продемонстрировала свою предрасположенность к иррациональному гневу и чрезмерному насилию, и я заявляю перед судом, что у нее был свой интерес в этом деле. Предубежденность. И ее следовало отстранить от расследования. Это не является справедливым или беспристрастным следствием.

Его взгляд возвращается к Лоцце.

— И это была не единственная ваша ошибка в данном деле, не так ли, старший констебль Бьянки? Вы также доставили упаковку контрабандных препаратов в дом Крессуэлла-Смита, не так ли?

Мелоди Уоттс, репортер сиднейских вечерних новостей, срывается с места. Она устремляется к двери, бьется лбом о герб, установленный за спиной судьи, отшатывается и быстро покидает зал суда. Могу представить, что она будет говорить перед камерой на лестнице.

Еще я представляю, как маленькая приемная дочь Лоццы слушает в школе телевизионные новости о своей непутевой матери.

1 ноября, более одного года назад.

Джервис-Бэй, Новый Южный Уэльс

Уиллоу сидела напротив меня в гостиной с бескрайним видом на море. Правда, этот вид был застелен облаками. Дождевые ручейки зигзагами струились по оконным стеклам, и я слышала бухающий грохот прибоя у ближних скал. Иногда в небо взлетали клочья пены, подхваченные ветром и оседавшие на колючих кустах снаружи, словно комки пористого снега.

Я пришла к двум умозаключениям. Во-первых, Мартин забрал мой мобильный телефон, а во-вторых, я хотела нанять частного детектива, чтобы проследить за ним, поэтому мне был нужен чей-то телефон или компьютер, чтобы найти подходящего человека. Кроме того, я нуждалась в неофициальной помощи для избавления от медикаментозной зависимости. Уиллоу называла себя квалифицированным терапевтом, но мне не хотелось рассказывать ей об этой проблеме. Я все еще слишком переживала, и это было глубоко личным делом.

— Что произошло на яхте, Элли? — спросила она.

— Я… Я точно не знаю.

— Вы не помните?

Тиски стыда сжали мне горло. Я сплетала и расплетала пальцы.

— Я… У меня есть провалы в памяти.

Пока я говорила, она смотрела на мои руки. Я постаралась успокоиться.

Дождь шел уже два дня, и бóльшую часть этого времени я пролежала в постели. Моя память выкидывала коварные трюки, когда я пыталась вспомнить события, предшествовавшие агрессии Мартина. Оба дня он уезжал на работу ранним утром и забирал мой телефон, так что я не могла никому позвонить. По его словам, он собирался делать это до тех пор, пока я больше не буду выставлять себя на посмешище. У меня не было автомобиля, поэтому я не могла уехать. Я чувствовала себя униженной и оскорбленной. В моей памяти прокручивалась закольцованная запись с потрясенными лицами людей, которые присутствовали при нашем возвращении. Они видели, как я неуклюже перелезла через борт и упала в воду, а потом спотыкающейся пьяной походкой побрела через лужайку, пока Мартин кричал мне вслед. Все видели кровь, пустые банки и бутылки на борту яхты — емкости из-под спиртного, которое я туда не приносила… или не помнила об этом.

В первый день после нападения Мартина я приняла обезболивающее и другие таблетки. Много, много таблеток. Но вчера я спустила почти все мои таблетки в унитаз. Единственным, что могло помочь мне как-то выбраться из этого положения, была ясная голова. Я также хотела доказать, что Мартин имел любовный роман с Рабз. Физические доказательства, которые я могла бы использовать. Фотографии, сделанные частным сыщиком.

Уиллоу напряженно смотрела на меня. Опытный психотерапевт в ее лице хотел видеть меня насквозь, чтобы докопаться до сути.

— Почему? — спросила она. — Откуда провалы в памяти?

— Мне нужно выяснить это, — ответила я. — Да, я принимаю лоразепам. Да, мне нравится пить вино. Но это какое-то другое, совершенно необычное ощущение, и я смогу добраться до сути лишь в том случае, если приступлю к делу на ясную голову, без алкоголя и таблеток. Потому что, если эти провалы будут продолжаться, я пойму, что дело в другом.

— В чем, например?

Я нервно кашлянула. Я понимала, что она делает: задает наводящие вопросы, чтобы я могла самостоятельно найти ответ. Я была ветераном сеансов психотерапии.

— Например… он, то есть мой муж, может подмешивать мне наркотики.

Она заморгала.

— Вы серьезно?

Я поморщилась. Мне неприятно было озвучивать эту мысль, потому что она выглядела абсурдной. Она подчеркивала то обстоятельство, что я могла быть клинически параноидной особой, что я на самом деле схожу с ума. Я потерла тыльную сторону ладони. Уиллоу продолжала внимательно следить за моими движениями.

— Эль? Говорите со мной.