обязательно должны проходить комитет по этике. Когда врачи и пациенты соглашаются в том, что необходимо для лечения, тут нет конфликта. Нам ни к чему знать об этих договоренностях. — Доктор Берген ставит на пол поднятую до того ногу, берет полотенце и вытирает подмышки. — Все мы работаем полный день, мистер Александер. Мы в одном лице психиатры, медсестры, врачи, ученые и священники, а потому не ищем себе лишних проблем.

Мы с Джулией прислонились к моему шкафчику в раздевалке и спорили о Деве Марии. Я ткнул пальцем в ее Чудесный медальон [31] — на самом деле метил в ключицу, медальон просто попался на пути.

— Что, если она была попавшим в трудную ситуацию подростком и придумала гениальный способ выпутаться?

Джулия едва не задохнулась:

— Кэмпбелл, за такое тебя могли бы отлучить от Епископальной церкви.

— Подумай: тебе тринадцать, или сколько им там было, когда они переспали, ты мило покаталась в сене с Иосифом, и вдруг тест на беременность оказывается положительным. У тебя две возможности: либо испытать на себе отцовский гнев, либо сочинить историю. Ты думаешь, отец Марии размышлял: «Я мог бы стереть ее в порошок… но вдруг из-за этого начнется мор?»

Тут я резко открыл свой шкафчик, и оттуда посыпались презервативы. Кучка парней из команды яхтсменов вывалила из укрытий, они хохотали, как гиены.

— Тебе нужно пополнить запасы, — съехидничал один из них.

Ну и что мне было делать? Я улыбнулся.

А Джулия рванула прочь. Для девушки она бежала чертовски быстро. Я догнал ее, только когда школа осталась мутным пятном позади.

— Джуэл, — сказал я, не зная, что говорить дальше, не в первый раз из-за меня плакала девушка, но впервые это причиняло мне настоящую боль. — Я должен был навешать им всем? Ты этого хочешь?

Она набросилась на меня:

— Что ты рассказываешь им о нас в раздевалке?

— Ничего я им не рассказываю.

— Что ты сказал о нас родителям?

— Ничего не говорил.

— Да пошел ты!

И она опять побежала.

Двери лифта открываются на третьем этаже, и там стоит Джулия Романо. Мгновение мы ошалело глядим друг на друга, а потом Джадж встает и начинает вилять хвостом.

— Едешь вниз?

Она входит в кабину и жмет на кнопку первого этажа, уже и без того горящую. Однако из-за этого немного наклоняется ко мне, и я улавливаю запах ее волос — ваниль и корица.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она.

— Становлюсь в высшей степени разочарованным в американском здравоохранении. А ты?

— Встречаюсь с онкологом Кейт, доктором Чансом.

— Полагаю, это означает, что судебное разбирательство не закончено?

— Я не знаю, — качает головой Джулия. — Из всей семьи никто мне не перезванивает, за исключением Джесса, но это гормональное.

— Ты была наверху?

— У Кейт? Да. Но меня к ней не пустили. Там что-то с диализом.

— Мне сказали то же самое, — сообщаю я.

— Ну, если ты поговоришь с ней…

— Слушай, — перебиваю я Джулию, — мне приходится исходить из того, что через три дня все-таки состоятся слушания, если Анна не захочет забрать иск. А в таком случае нам с тобой действительно нужно сесть и обсудить, что на самом деле творится в жизни этой девочки. Не хочешь взять чашку кофе?

— Нет, — отвечает Джулия, собираясь уходить.

— Стой! — Я хватаю ее за руку, и она замирает. — Знаю, ты чувствуешь себя неуютно. Я тоже. Но из-за того, что мы с тобой, кажется, никак не можем повзрослеть, Анна не должна лишиться этого шанса. — Фраза сопровождается пристыженным взглядом.

Джулия складывает на груди руки:

— Не хочешь ли записать это, чтобы использовать где-нибудь еще раз?

Я взрываюсь смехом:

— Боже, ты сурова!..

— Оставь это, Кэмпбелл. Ты такой речистый! Наверное, каждое утро смазываешь губы маслом.

Это вызывает у меня в голове самые разные образы, но они включают в себя части ее тела.

— Ты прав, — продолжает Джулия.

— Теперь мне хочется записать это…

Она снова пытается уйти, и на этот раз мы с Джаджем плетемся следом.

Джулия выходит из больницы и сворачивает в боковую улочку, оттуда в переулок, идет мимо многоквартирного дома, наконец мы вновь выбираемся на солнце на Минерал-Спринг-авеню в Северном Провиденсе. Я радуюсь, что в моей руке зажат поводок, на котором — псина с большим количеством зубов.

— Чанс сказал, что они больше ничего не могут сделать для Кейт, — говорит Джулия.

— Ты имеешь в виду, помимо трансплантации почки.

— Нет. В это невозможно поверить. — Она останавливается прямо передо мной. — Доктор Чанс думает, что у Кейт не хватит сил.

— А Сара Фицджеральд настаивает, — произношу я.

— Подумай хорошенько, Кэмпбелл, и ты не станешь упрекать ее в отсутствии логики. Если без трансплантации Кейт умрет, то почему не использовать последний шанс?

Мы аккуратно обходим бездомного, собравшего коллекцию бутылок.

— Потому что трансплантация предполагает, что другой ее дочери придется пройти сложную хирургическую операцию, — замечаю я. — А подвергать Анну рискованной процедуре, для нее вовсе не обязательной, — это выглядит немного бесцеремонным.

Вдруг Джулия замирает на месте перед небольшим домиком с написанной от руки вывеской: «Луиджи Равиоли». Это одно из тех местечек, где не включают освещение, чтобы посетители не заметили снующих по углам крыс.

— Тут нет поблизости «Старбакса»? — спрашиваю я, и в этот момент, едва не сбивая Джулию с ног, дверь открывает огромный лысый мужик в белом фартуке.

— Изабель! — восклицает он и целует ее в обе щеки.

— Нет, дядя Луиджи, это Джулия.

— Джулия? — Он хмуро отстраняется. — Ты уверена? Подстригла бы волосы, что ли, дала бы нам передышку.

— Ты и раньше проходился по поводу моих волос, когда они были короткими.

— Мы проходились по поводу твоих волос, потому что они были розовыми. — Он глядит на меня. — Есть хотите?

— Мы рассчитывали на кофе и тихий столик.

— Тихий столик? — ухмыляется он.

— Не в том смысле тихий, — вздыхает Джулия.

— Ладно-ладно. Все это большой секрет. Входите, я дам вам комнату в задней части дома. — Он косится на Джаджа. — Собака останется здесь.

— Собака войдет, — отвечаю я.

— Не в мой ресторан, — упирается Луиджи.

— Это пес-поводырь, он не может остаться снаружи.

Луиджи наклоняется ко мне, вглядывается в мое лицо:

— Вы слепой?

— Цветов не различаю, — говорю я. — Пес сообщает мне, когда меняются сигналы светофора.

У дяди Джулии опускаются уголки рта.

— Нынче все такие умные, — говорит он и ведет нас в дом.

Много недель мама пыталась догадаться, кто же моя подружка. «Это Битси, да? Та, которую мы встретили на винограднике? Или нет, погоди, это не дочь ли Шейлы, рыженькая, а?» Я не раз повторял ей, что эту девушку она не