class="p1">Мало-помалу в Кадомском уезде разбой сделался таким выгодным предприятием, что им занялись все сословия, включая священнослужителей. В селе Богданово Кадомского уезда священник Макарий и его дочь прятали у себя дома разбойников и награбленное. Три сына Макария грабили окрестные села, поместья в соседнем Шацком уезде и плывшие по Мокше лодки. Из этих трех только один был беглым рекрутом – остальные два были священниками. Кадомский купец Волков ограбил двух женщин и был приговорен «к наказанию кнутом и к вырезанию ноздрей до кости».

Дело дошло до того, что и кадомские дворяне подались в разбойники. Отставной прапорщик Маматказин с пятью сообщниками ворвался в дом капитана Шишова, когда тот был на службе, и вынес из дома шкатулку с тысячью рублями золотом. Еще и избил домочадцев капитана. Крестьяне князя Беглова из деревни Еромчино Кадомского уезда с дубьем… Кадомский купеческий сын Шветчиков с дворовыми людьми, вооруженные ружьями, рогатинами и кистенями…

Пуще всех лютовали разбойничьи шайки, в которых были атаманшами местные помещицы – княгиня Енгалычева, коллежская регистраторша Моисеева и вдова кадомского помещика Февронья Разгильдеева101. Эти разбойницы не только приказывали своим людям грабить, но и сами активно участвовали в грабежах и избиениях несчастных жертв. Нападали на всех без разбору. В сохранившихся в Тамбовском историческом архиве документах есть жалобы на Енгалычеву от дворового человека кондуктора инженерного корпуса Савельева, который показал, что разбойница «била их дубьем смертным боем, и сняли с них господских денег 15 рублев, да шубу новую, цена 2 рубля, кушак новый верблюжий, цена 30 копеек, да шапку с рукавицами, цена 50 копеек. И стали мы от тое лютости едва живы, а наижесточае бил нас княжин дьячок села Матчи Силантий Семенов». Фамилия дьячка из села Матчи встречается и в жалобе дворянина Веденяпина, которого нужда заставила по дороге из Елатьмы в свое имение остановиться на ночлег в селе Большое Никиткино Кадомского уезда у дворянки Чурмантеевой. «И в то число, – писал Веденяпин, – в полночь к оной вдове Чурмантеевой приехала воровски М. А. Енгалычева с людьми своими и со крестьяны из села Матчи попом Семеном Акимовым да церковником Силою Семеновым, и связав меня, били смертно и топтали и денег семьдесят рублев моих отняли, и лошадь мерина гнедова отняли ж…»

Дело кадомского помещика отставного драгуна князя Алексея Мансырева и вовсе из ряда вон. Князь был в гостях, когда на него напали люди неукротимой Февроньи, ограбили, отняли лошадей, экипаж и теплые вещи. Ну это бы еще полбеды. Беда была дальше. Разбойники связали и привезли князя в дом своей атаманши, которая стала его бить по щекам и таскать по полу за волосы. Этого ей показалось мало, и она приказала зашить князя в рогожный куль, что и было немедля и с охотой исполнено ее людьми. Бог знает что случилось бы дальше с отставным драгуном, если бы староста Разгильдеевой этот куль не распорол. Тогда Февронья решила князя опоить. Принесла два графина вина и насильно заставила его выпить их содержимое. Пьяного Мансырева посадили на лошадь, и староста ударил ее цепью. Лошадь понесла и сбросила князя102.

Надо сказать, что нравы кадомских печенегов обычных жителей Кадома и уезда, не занимавшихся разбоем на большой дороге, не сильно отличались от нравов тех, которые им занимались. Кадомские купцы славились буйным и необузданным нравом. Один выгнал из Преображенской церкви священника и не поленился все церковные двери закрыть на свои замки, другой любил пригласить полный дом гостей, а как те придут, то вместо водки и закусок потчевал их палками, розгами и таскал за волосы, третий так искусал за нос и щеки четвертого, что тот вынужден был обратиться в городскую ратушу для того, чтобы его укусы освидетельствовали и привлекли обидчика к ответу.

Встречались и совсем дикие случаи. Князь Енгалычев пригласил к себе в гости дворянина Петра Малахова и налил ему большой стакан водки. Такой большой, что Малахов понял, ему все не выпить, – и отказался. Тогда Енгалычев обиделся и вылил водку из стакана на голову Малахова. Ну кабы этим дело ограничилось, то оно бы и ничего, но это, как оказалось, был лишь первый акт драмы, которая мгновенно превратилась в трагедию. Во втором акте Енгалычев поджег облитые водкой волосы Малахова. От этого, как писал в жалобе потерпевший, у него «волосы на голове догола все погорели и лицо все, тако ж и глаза от того повредились, и руки позжены, и едва… показанной Енгалычев затушил сам шубною полою».

Девять лет Енгалычева искали, чтобы наказать. Девять лет посылали за ним нарочных из уездной канцелярии, но никак не могли застать дома – то он на охоту уедет, то на рыбалку, то в деревню следить за тем, как идет сенокос, то к соседке чай пить, то в баню, то в… Бывало, и нарочные заблудятся в полутора кадомских улицах и придут не к тому дому. Постоят разиня рты, почешут в недоумении затылки, да и пойдут обратно в канцелярию. Еще и в кабак по пути завернут.

Нельзя сказать, что власти не реагировали на разгул воровских шаек в Кадомском уезде. На главных дорогах и разъездах стояли вооруженные пикеты, по Мокше плавали на лодках патрули, жителей призывали покрепче запираться на ночь и держать в доме оружие, а люди богатые не передвигались по уезду иначе как в сопровождении специально нанятой вооруженной охраны. Для помощи в поимке преступников присылали из других городов крупные воинские подразделения. Однажды прислали целый донской казачий полк, и «…те донские казаки делали озорничества, ознобляли народ на морозе и забивали многих плетьми и саблями до смерти». Вот такие тогда были озорники…

И все же к середине девятнадцатого века разбойничьих шаек в Кадомском уезде стало куда меньше. То ли это произошло по причине интенсивного освоения сельскохозяйственных угодий, то ли от развития ремесел и, вследствие этого, занятости делами, то ли оттого, что налогов стали платить меньше, то ли от общего умягчения нравов… В 1867 году губернские статистики в отчете писали: «Жители Кадома отличаются простотою нравов, ведут жизнь скромную, убийств и грабежных случаев не было».

Вернемся, однако, в восемнадцатый век. Было бы несправедливо говорить, что он прошел в Кадоме и окрестностях под знаком разбоя на большой дороге. В 1766 году кадомское купечество и мещанство писало наказ своему выборному купцу Рожнову, который должен был его отвезти в Петербург в Уложенную комиссию. Пунктов в этом «Наказе» было всего восемь. Среди прочего кадомское купечество просило запретить дворянству торговать. Совсем запретить и «ни под каким видом в торги и откупы, касающиеся купеческой пользы коммерческие промыслы не вступать, дабы купечеству подрыва и помешательства не чинили». Не хотело кадомское купечество и мещанство конкурентов. Хотело, чтобы им разрешили иметь крепостных. Конечно, купечество понимало, что вряд ли им разрешат, но вдруг… Просили выселить из города пушкарей, которые именовались однодворцами. Пушкарями