— Надеюсь, маленькой будет достаточно.

Он кисло улыбнулся:

— А как же насчет целостности?

— Я потом все обратно приклею.

— И ты рассчитываешь… На что? Что тут-то он и попадется?

— Без понятия. Может, да. Может, нет.

— Насколько я понимаю, даже если у тебя будет образец и окажется, что там кровь и эту кровь еще можно исследовать, легче тебе не станет.

— Почему это?

— Ты не будешь знать, чья она. Виктора или еще кого-то. Если он творил все эти ужасы, не вижу, почему бы ему не держать дома чернильницу с кровью жертв. Так что рисунок тебе мало чем поможет.

(О том же говорила мне Саманта.)

— Позволь мне самому решать.

— Не позволю. Может, ты забыл? Рисунки-то у нас.

— Давай обсудим вопрос о территориальных правах.

— Ты сам-то себя слышишь? Ты мне условия выставляешь и при этом ноешь, что с тобой нечестно поступили, что у тебя преимущественное право. И я еще должен отступиться?

— А почему мне не ныть? Я его нашел.

Тони улыбнулся:

— Да что ты? А я припоминаю, что просто умолял тебя…

— Как только я их увидел…

— Вот именно. Как только увидел. Если у кого и есть на них права, так это у твоего отца. Земля его, и квартира его. И содержимое квартиры его. Мы просто сделали тебе одолжение.

— Я не буду с тобой дискутировать на эту тему.

— А о чем тут дискутировать?

— Хорошо. Ты прав. Слышишь, Тони? Ты прав. Мне плевать. Давай заключим сделку. Давай! Я заплачу тебе вдвое против цены Холлистера.

Он покачал головой:

— Ты не понял…

— Втрое.

Столько я себе позволить не мог, но мне было уже все равно.

— Даже и не думай.

Может, он знал, что денег у меня не хватит.

— Хорошо, сколько ты хочешь? Скажи сколько.

— Дело не в деньгах. У тебя свои принципы. У нас свои. Мы не станем продавать тебе картины, чтобы ты их потом разрезал на части.

— Заебись!

— Если ты будешь так ругаться, я не заплачу за десерт.

— Я не разрезаю картины на куски, Тони.

— Да? По-твоему, это как-то иначе называется?

— Эксперты всегда берут на анализ частички холстов.

— Ну точно не из самого центра. И не из современных картин. Это же не Туринская плащаница, а? И потом, какое тебе вообще до всего этого дело?

— Потому что это важно. Важнее, чем картины, Тони.

— Нет, вы его послушайте. — Он достал кошелек и выложил на стол две купюры по сто долларов. — Знаешь, ты очень изменился.

— Стой!

— Отдашь официантке.

— И все? И ты его даже не спросишь?

— А мне незачем, — ответил Тони и встал, — я и так знаю, что для него важно, а что нет.

Я позвонил Саманте.

— Ситуация очень сложная, — сказал я. — Прости.

— Должны быть другие панели с кровью.

— А не можешь ты… ну не знаю… отобрать их по суду?

— Вряд ли мне удастся хоть кого-то убедить в необходимости отобрать нечто, принадлежащее твоему отцу. По сути ведь он прав: может, это и не кровь вовсе, или не та кровь, или она ни о чем нам не скажет. Когда мы запросим ордер на взятие образца и вырежем кусочек из произведения искусства стоимостью в несколько миллионов долларов…

— Они столько не стоят.

— Это ты так считаешь.

— Поверь мне, он переплатил. Он бы в жизни не смог продать их за такую сумму.

— Есть все основания полагать, что твой отец способен найти другого эксперта, и тот подтвердит огромную стоимость этих рисунков. А еще, я уверена, у него в загашнике полно отличных адвокатов, которым абсолютно нечего делать. Слушай, я ведь не спорю. Просто если ты сможешь найти еще кровь, наша с тобой жизнь будет намного проще.

— В последний раз, когда я забрал коробку со склада, на меня напали.

— Тогда надеюсь, что в следующий раз ты будешь осмотрительнее. — Она помолчала. — Извини. Сдуру ляпнула.

— Ничего.

— Ладно, давай вместе посмотрим эти рисунки. Как тебе идея?

— Отлично.

Через несколько секунд Саманта снова заговорила, но уже гораздо мягче:

— Как твоя голова?

— С каждым днем все лучше. Мне было бы еще лучше, если бы я знал, кто это сделал.

— Не хочу тебя расстраивать, но лучше тебе забыть про нападение.

Я потрогал пластырь на щеке.

— Что, дело тухлое?

— Без свидетелей и примет? Конечно, тухлое.

Я ужасно расстроился.

— Давай пересечемся через пару дней, — предложила она. — Начнем с той коробки, в которой вы с отцом копались.

Я выдвинул встречную идею — поужинать вместе.

— Нет уж. Приезжай-ка ты ко мне в офис. Ты мне палочку с анализом уже послал?

— Да.

— Я позвоню и узнаю, что там с остальными образцами.

— Ладно.

— Итан!

— Что?

— Никогда больше не приглашай меня на ужин.

Окружная прокуратура Квинса — это несколько отделов, расположенных в самом здании суда и окрестных зданиях. Отдел расследований занимал три этажа в стеклянном бизнес-центре на бульваре Квинс. Дом стоял не вдоль улицы, как обычно, а углом. Довольно странное впечатление. По тротуару мчались в разных направлениях мужчины и женщины в деловых костюмах. Несли салаты, остывающую на морозе пиццу, китайскую лапшу. По основной магистрали и соседним улицам, покрытым черным от копоти инеем, с ревом неслись машины. Мы с Исааком выбрались из такси и чуть не упали под порывом ветра.

Ну, если честно, все было немного не так. Это я чуть не упал. А Исаак, похоже, и не почувствовал ничего. На нем была гавайка и джинсовая куртка, джинсы в ней хватило бы на целое ранчо ковбоев. Полицейские, сидевшие у входа в здание, немедленно им заинтересовались. Они перестали трындеть, как по команде подняли руки в белых перчатках и помахали Исааку, который как раз подошел к крыльцу.

Мы вошли в вестибюль, где нас уже ждала Саманта. Увидев Исаака, она очумело мигнула.

— Э-э-э… Привет.

— Привет, — ответил Исаак и ткнул меня кулаком в плечо. Большинство людей бьют со всей дури с такой силой. — Ничо, если я в машине подожду? Как-то мне тут стремно.