В «Витрувианском человеке» Леонардо воплотился тот миг, когда искусство и наука сливаются и позволяют смертному разуму задаваться вечными вопросами о том, кто мы такие и какое место занимаем в необъятной Вселенной. А еще он олицетворяет идеал гуманизма, прославляющий достоинство, ценность и разумную деятельность людей как личностей. Внутри этих квадрата и круга мы видим сущность Леонардо да Винчи и нашу собственную сущность, которая явлена во всей своей наготе на пересечении земного и космического.

И создание «Витрувианского человека», и проектирование светового купола миланского собора породили многочисленные ученые споры о том, кто из художников и архитекторов заслуживает наибольшего доверия и кому отдать предпочтение. Некоторые из этих споров совершенно не учитывают той роли, какую играло тогда совместное творчество и обмен идеями.

Когда Леонардо рисовал своего «Витрувианского человека», в его воображении роилось множество взаимосвязанных идей. Среди них были: математическая задача — квадратура круга; аналогия между микрокосмом и макрокосмом; вычисление пропорций человеческого тела при помощи анатомии; геометрические свойства квадратов и окружностей в церковной архитектуре; преобразование геометрических фигур; и, наконец, понятие, в котором пересекались математика и искусство, известное как «золотое сечение», или «божественная пропорция».

Мысли обо всех этих проблемах возникали у него не только благодаря собственному опыту или чтению: нередко он формулировал их в беседах с друзьями и коллегами. Для Леонардо, как и для многих универсальных мыслителей, живших в самые разные эпохи, генерирование идей было процессом сотворчества. В отличие от Микеланджело и некоторых других художников-страдальцев, Леонардо находил радость в постоянном общении с друзьями, товарищами, учениками, помощниками, другими придворными и мыслителями. В его записных книжках мы встречаем десятки имен людей, с которыми он собирался обсудить те или иные идеи. С ближайшими друзьями его объединяли в первую очередь интеллектуальные интересы.

Перебрасываться идеями и совместно их формулировать, находясь при дворе вроде того, что существовал в Милане, было не так уж трудно. Помимо непременных музыкантов и лицедеев при дворе герцогов Сфорца состояли на довольствии архитекторы, инженеры, математики, врачи и ученые самых разных мастей. Все они помогали Леонардо продолжать обучение и, каждый на свой лад, удовлетворяли его ненасытное любопытство. Придворный поэт Бернардо Беллинчони (впрочем, более искусный в лизоблюдстве, нежели в стихосложении) прославлял пестрое содружество людей, которыми окружил себя Лодовико. «Его двор полон художников, — писал он. — Сюда, как пчела на нектар, слетаются все ученые мужи». Леонардо он уподобил величайшему живописцу Древней Греции: «Из Флоренции он вызвал сюда нового Апеллеса»[289].

Как правило, новые идеи возникают там, где случайным и счастливым образом сталкиваются и общаются люди с самыми разными интересами. Именно поэтому Стив Джобс любил, чтобы в его зданиях имелся центральный атриум, и по той же причине молодой Бенджамин Франклин учредил клуб, где по пятницам собирались самые интересные жители Филадельфии. При дворе Лодовико Моро Леонардо находил друзей, которые пылали самыми разными страстями, и от их тесного общения новые идеи вспыхивали и загорались сами собой.

Весной 1489 года, участвуя в конкурсе зодчих, проектировавших купол для миланского собора, Леонардо одновременно получил ту работу, которую он вызывался выполнить в конце своего письма к Лодовико Сфорца, написанного семью годами ранее: «Смогу приступить к работе над бронзовой конной статуей, которая будет бессмертной славой и вечной честью блаженной памяти отца вашего». Герцог мечтал о гигантском конном монументе. «Герцог Лодовико собирается воздвигнуть достойный памятник своему отцу, — докладывал Лоренцо Медичи посол Флоренции в Милане в июле того года. — Леонардо должным образом поступил заказ: изготовить глиняную модель огромного коня, на котором будет восседать в полном вооружении герцог Франческо»[290].

Этот заказ наконец-то обеспечил Леонардо, уже давно занимавшегося постановкой и оформлением придворных представлений, официальной должностью при дворе — с жалованьем и жильем. Его теперь стали именовать «Леонардо да Винчи, инженер и живописец», и он стал одним из четырех герцогских инженеров. О таком положении он давно мечтал.

Вместе с новой работой Леонардо получил новые комнаты для себя и своих помощников, а также мастерскую для изготовления модели конного памятника при Корте-Веккья — старом замке в центре города, по соседству с собором. Некогда здесь жили герцоги Висконти, а теперь этот средневековый замок с башнями и рвами подновили и привели в порядок. Сам Лодовико предпочитал более новый, окруженный мощными укреплениями дворец в западной части Милана, получивший название Кастелло Сфорцеско, а старый дворец он решил превратить в резиденцию для своих любимых придворных и художников, в число которых попал и Леонардо.

Жалованье Леонардо было назначено достаточно щедрое, оно покрывало расходы на содержание домочадцев, в том числе трех-четырех учеников, — по крайней мере в те периоды, когда ему действительно платили. Лодовико самому иногда не хватало денег, потому что его траты на оборону все время росли, и в конце 1490-х годов Леонардо даже пришлось написать ему жалобу с просьбой выплатить причитающуюся сумму, чтобы он мог отдать долги и заплатить «двум искусным работникам, каковые постоянно трудятся при мне и живут за мой счет»[291]. В итоге Лодовико возместил долг, пожаловав Леонардо доходный виноградник под Миланом, который оставался в его собственности до конца жизни.

Леонардо занял в старом замке два этажа, выходившие окнами на меньший из двух внутренних дворов. В одном из более просторных помещений на верхнем этаже, откуда можно было выйти на крышу, он собрал один из своих пробных летательных аппаратов. Представить себе, как выглядела его мастерская — или в действительности, или хотя бы в воображении Леонардо, — можно по сделанному им описанию художника за работой: «Живописец с большим удобством сидит перед своим произведением, хорошо одетый, и движет легчайшую кисть с чарующими красками, а убран он одеждами так, как это ему нравится. И жилище его полно чарующими картинами и чисто. И часто его сопровождает музыка или чтецы различных и прекрасных произведений».

Прирожденный инженер, он придумал несколько удобных приспособлений: окна в мастерской должны иметь регулируемые ставни, чтобы пропускать внутрь ровно столько света, сколько нужно, а мольберты для живописи следует ставить на помосты, которые можно поднимать и опускать при помощи воротов, «так чтобы при необходимости двигалась вверх или вниз сама картина, а не художник». А еще он изобрел и начертил целую систему хранения, чтобы защищать в ночное время незаконченные работы: «Так ты сможешь убирать свою работу и надежно запирать ее в больших ящиках вроде тех сундуков, которые в захлопнутом виде можно использовать для сиденья»[292].