Поскольку власть досталась Лодовико отнюдь не от старинной династии предков, он желал непременно увековечить славу своего рода при помощи огромного памятника, а замысел Леонардо создать конную статую прекрасно согласовывался с этим желанием. Бронзовый конь с всадником должен был весить 75 тонн — таких гигантских памятников еще никто не воздвигал. Верроккьо и Донателло недавно отлили большие конные статуи высотой около 3,5 метров. Леонардо же собирался сделать памятник высотой не менее 7 метров — то есть в три раза больше натуральной величины.

Хотя изначальная цель состояла в том, чтобы почтить память покойного герцога Франческо, изобразив его верхом на скакуне, Леонардо гораздо больше занимал конь, нежели всадник. Больше того, он, похоже, вообще потерял интерес к герцогу Франческо, и вскоре, говоря о памятнике, и сам Леонардо, и другие стали называть его просто il cavallo (конь). Готовясь к работе, Леонардо с головой погрузился в изучение лошадиной анатомии, лично производил точные измерения, а позже и вскрытия.

Хоть это и было очень по-леонардовски, все равно диву даешься: прежде чем изваять лошадь, ему непременно нужно было ее вскрыть. И снова, поддавшись неодолимому желанию провести анатомическое исследование ради искусства, он в итоге погрузился в науку ради самой науки. Легко представить себе, как разворачивался этот процесс, пока Леонардо трудился над конем: результаты наблюдений и тщательных измерений заносились в записную книжку, потом выполнялось множество чертежей, схем, эскизов и красивых рисунков, в которых тесно переплетались искусство и наука. В конце концов эти занятия приведут его к сравнительной анатомии: в более поздней серии анатомических этюдов он изображает мышцы, кости и сухожилия левой ноги человека рядом с аналогичными элементами рассеченной задней ноги лошади[293].

Леонардо так погрузился в эти занятия, что даже задумал написать целый трактат о лошадиной анатомии. Вазари упоминал о том, что это сочинение было закончено, хотя это кажется маловероятным. Леонардо, как обычно, отвлекался на другие темы, так или иначе связанные с основной. Изучая лошадей, он задумался о том, как сделать конюшни более опрятными. С годами он изобретет не одну хитроумную систему для яслей с механизмами, которые позволяли насыпать новый корм в кормушки по трубопроводу с чердака и удалять навоз при помощи желобов с водой и наклонных полов[294].

45. Лошадиная нога.

Рассматривая лошадей в герцогских конюшнях, Леонардо особенно заинтересовался одним сицилийским чистокровным жеребцом, который принадлежал Галеаццо Сансеверино — миланскому полководцу, женатому на дочери Лодовико. Он изображал его в разных ракурсах, а еще подробно зарисовал его переднюю ногу, отметив 29 точно измеренных отрезков — от длины копыта до охвата икры в разных местах (илл. 45). А другой рисунок, выполненный металлической иглой и тушью по синеватой тонированной бумаге, представляет собой конный вариант «Витрувианского человека» — образец эстетической красоты, снабженный научными пометками. В одном только собрании Виндзорского замка хранится больше сорока подобных работ Леонардо, посвященных лошадиной анатомии[295].

46. Эскиз к памятнику Франческо Сфорца.

Сначала Леонардо собирался изобразить коня вставшим на дыбы и попирающим левой передней ногой поверженного солдата. На одном наброске он показал, что голова коня слегка повернута в сторону, мускулистые ноги как будто движутся, а хвост развевается (илл. 46). Но даже Леонардо все-таки хватило здравого смысла, чтобы понять: рискованно придавать столь огромной статуе столь ненадежное равновесие. В итоге он решил, что лошадь будет просто изящно гарцевать.

Как это часто бывало, поведение Леонардо — на которого то нападали приступы усердия и сосредоточенности, то находили рассеянность и медлительность, — вызвало у заказчиков тревогу. В донесении флорентийского посланника в Милане, составленном в июле 1489 года, упоминалось, что Лодовико просит Лоренцо Медичи «любезно прислать ему из Флоренции одного или двух художников, которые могли бы справиться с подобной работой». Лодовико явно сомневался, что Леонардо успешно выполнит задачу, за которую взялся. «Хотя герцог и поручил статую Леонардо, очевидно, он не уверен, что тот доведет дело до конца», — пояснял посланник.

Поняв, что так недолго и лишиться заказа, Леонардо решил настроить общественное мнение в свою пользу. Он поручил своему другу, поэту-гуманисту Пьяттино Пьятти, сочинить короткую надпись для постамента статуи и стихотворение, которое прославляло бы его работу над памятником. Сфорца не слишком-то жаловали Пьятти, зато он являлся влиятельной фигурой среди ученых-гуманистов, а те, в свой черед, формировали общественное мнение при дворе. В августе 1489 года, через месяц после того, как Лодовико выразил желание нанять других скульпторов, Пьятти прислал своему дяде письмо, где просил «прислать как можно скорее вместе с кем-нибудь из слуг конверт с тетрастихом [четверостишием] флорентийцу Леонардо, превосходному ваятелю, который недавно просил сочинить его». Пьятти сообщал дяде, что он, в числе многих других, участвует в движении народной поддержки: «Это поручение я почитаю своим долгом, ибо Леонардо мне поистине добрый друг. Не сомневаюсь, что с такой же просьбой сей художник обратился и ко многим другим, кто, быть может, более меня способен выразить те же мысли». Как бы то ни было, Пьятти справился с порученным ему заданием. В одном стихотворении он написал о том, каким величавым будет задуманный Леонардо конь: «Дабы в веках прославить герцога деянья, / Воздвигся его конь чудесным изваяньем». В другом стихотворении, восхвалявшем «Леонардо да Винчи, благороднейшего ваятеля и живописца», он, в соответствии с гуманистической традицией, назван «почитателем древних и их благодарным учеником»[296].

Леонардо удалось сохранить заказ за собой. «23 апреля 1490 года я начал эту книгу и снова принялся за коня», — записал он на первой странице нового блокнота[297].

___

Двумя месяцами раньше, во время поездки в Павию вместе с Франческо ди Джорджо, Леонардо изучил одну из немногих сохранившихся там древнеримских конных статуй. Его поразило, до чего мастерски можно передать впечатление движения в скульптуре. «Движение здесь более достойно похвалы, чем все прочее, — записал он в тетради. — Кажется, лошадь идет рысью совсем как живая»[298]. Леонардо понял, что, если изобразить лошадь не поднявшейся на дыбы, а просто гарцующей с высоко поднятой ногой, то она получится не менее живой, зато исполнить ее будет легче. Его новый проект отчасти напоминал павийскую статую.