быстро перестаю об этом думать, потому что, как только оказываюсь в своей комнате, сажусь за синопсис. У меня всегда были проблемы с написанием синопсиса, сам сценарий написать казалось гораздо проще.

Констанс почти насильно вытаскивает меня на ужин, я пихаю в себя какую-то еду и возвращаюсь в комнату. Пишу, удаляю набранный текст и снова пишу. Так продолжается два дня. Затем я встречаюсь с русской студенткой, которая помогает мне перевести мой синопсис на английский язык.

Три дня спустя, двадцать шестого марта, я, бледная от волнения, предъявляю охраннику приглашение на питч. Валентин меня не сопровождает, занимается своими делами, всё равно его сегодня сюда бы уже не пустили.

Я почти не понимаю, что происходит. Несмотря на то, что сегодня в зале все говорят по-английски, я почти ничего не понимаю. Реагирую только на своё имя, исковерканное до невозможности чудовищным акцентом.

Я поднимаюсь на сцену, подхожу к трибуне с микрофоном. В руках у меня два листа бумаги с напечатанным текстом. Я выучила его наизусть, но всё равно решила подстраховаться. Всё-таки я безумно волнуюсь.

На сцене мне становится проще: зал затихает, не отвлекая меня шумом, а лиц отсюда не видно, потому что в лицо мне светят софиты.

Ну давай, Юля Воронина, начинай, не профукай свой звёздный шанс. И я произношу название сценария:

– Liar.

52

Два года спустя.

В зрительном зале сумрачно. Все взгляды устремлены на сцену, где вот-вот состоится награждение очередного участника.

Рядом со мной сидят Провальские. Констанс держит меня за руку, похоже, она волнуется чуть ли не больше меня самой. За прошедшие два года эти люди становятся моей семьёй.

Кажется, тот приснопамятный питч был только вчера. Моя «Лгунья» понравилась молодому, но уже зарекомендовавшему себя режиссёру Курту Виману. После встречи он подошёл ко мне и сказал, что хотел бы вместе поработать. Это было очень забавно, потому что я не поняла ни единого слова. Тогда Курт оставил мне свою визитку с просьбой позвонить. Разговаривал с ним Валентин уже на следующий день, а потом переводил мне.

Первые месяцы в Берлине стали для меня самыми трудными. Я изучала два языка, потом поступала в академию (и поступила), одновременно работала с Куртом над сценарием. К счастью, это засчитывалось практикой.

Конечно, в том, что наш фильм сегодня представлен на «Берлинале», в основном заслуга Вимана. И он уже получил свой приз за режиссуру. Курт – настоящий профессионал, и работать с ним – одно удовольствие.

Постепенно наши отношения стали дружескими. По крайней мере, мне так казалось, пока босс не пригласил меня на свидание. Тогда съёмки были уже в самом разгаре, и иногда я пропадала на площадке по несколько часов, сбегая только на лекции в академию.

И вдруг после жаркого спора по поводу одной сцены Курт взял меня за руку и предложил поужинать с ним сегодня вечером. Я смутилась, но кивнула. Мы провели прекрасный вечер, много смеялись, говорили в основном о фильме, о близившихся к концу съёмках, а после… После он поцеловал меня. Я не хотела его обидеть, поэтому стояла, не шевелясь, позволяя касаться моих губ.

Курт сам отстранился первым, приподнял большим пальцем подбородок и тихо спросил:

– Я тебе не нравлюсь?

Чёрт, это был очень неудобный момент.

– Курт, понимаешь, ты очень хороший, просто замечательный, но…

Договорить я не успела, потому что Виман перебил меня:

– Но ты любишь другого, – закончил он категорично.

Я не стала убеждать его в обратном. Просто опустила глаза.

Мне не нравилась эта ситуация, да и не могу сказать, что я до сих пор точно любила этого другого, слишком много всего случилось за эти годы, и мне было некогда рассуждать о своих чувствах. Но почему-то впустить другого мужчину в своё сердце я не могла. Просто чувствовала, что место в нём занято.

Да и моя история, моя «Лгунья» – это был способ объяснить ЕМУ, что тогда произошло, почему я так поступила и как мне жаль, что всё так вышло.

Мне бы хотелось, чтоб Александр увидел фильм и понял то, что я хотела ему сказать…

По тому, как Констанс сжимает мою ладонь, я понимаю, что на сцене вот-вот назовут заветное имя. Я замираю и перестаю дышать.

– Юлия Воронина и Курт Виман, «Лгунья», – объявляет ведущий.

Провальские бросаются меня обнимать, что-то говорят, а я ничего не слышу, не чувствую, в глазах стоят слёзы.

Это всё правда? То есть у меня получилось?

– Юль, иди, – чувствую, как Валентин подталкивает меня. – Тебя ждут на сцене.

И правда, что это я?

Поднимаюсь из кресла. В проходе уже стоит Курт, он что-то говорит, кажется, слова поздравления, целует мою руку под бурные аплодисменты зрителей, затем помогает мне подняться на сцену.

Сегодня я в открытом вечернем платье и на головокружительных шпильках, поэтому помощь Вимана совсем не лишняя. Не уверена, что смогла бы дойти сама.

Я принимаю статуэтку золотого медведя, которая оказывается обжигающе горячей по сравнению с моими ледяными ладонями. Курт что-то говорит со сцены, но я не разбираю слов, хотя мы и стоим плечом к плечу. Только улавливаю своё имя, произнесённое несколько раз. Затем он слегка подталкивает меня и делает шаг назад.

Я остаюсь у микрофона одна, перевожу взгляд на медведя и улыбаюсь. Слова подготовленной на всякий случай речи совершенно вылетели из головы, но я точно знаю, что должна сейчас сказать.

Облизываю пересохшие, несмотря на помаду, губы и говорю самые правильные слова, которые должна была произнести уже очень давно:

– Я хочу сказать спасибо моему отцу и его жене Констанс, без поддержки которых у меня ничего бы не получилось…

Только сейчас понимаю, что уже давно начала воспринимать Валентина как своего отца, но почему-то не осознавала этого. Он и Констанс с девочками уже давно считали меня своей семьёй, Клер называет меня старшей сестрой и именно так представляет своим подругам.

Нет, Виктор по-прежнему останется моим папой, но и Валентин тоже. Просто я необыкновенно счастливый человек, потому что у меня – два отца.

– Спасибо, папа, твоя помощь и поддержка очень много для меня значат. Без тебя не было бы этого фильма… – один короткий вздох и говорю дальше, потому что сейчас я исполнена слов, которые жизненно необходимо произнести. – «Лгунья» – это не просто фильм, это моё признание, моё прощение одному человеку, с которым у меня не было возможности объясниться. Я очень надеюсь, что этот человек увидит наш фильм и поймёт то, что я хотела ему сказать.