– Ты на себя это когда-нибудь надевала?

– Нет.

– Зря!.. Давай, когда все это утихнет, поедем в лес, разведем костер, наденем на себя все это и будем беситься… Все поедем. И Липкина возьмем, Олега, Игоря…

– Надо только побольше крема для обуви захватить, темно-коричневого. – Они переглянулись и рассмеялись, представляя картину вселенского шабаша.

Галаева продолжала осматривать маленький музей.

Одна из стен была явно пиратской. На ней разместились мушкеты, сабли, кинжалы, абордажные крючья, веревочная лестница. Под самым потолком, завершая композицию, было прикреплено черное полотнище «веселого Роджера» с лохматыми краями и тремя дырками от пистолетных пуль.

– Это все настоящее? – не удержалась Раиса Павловна. – Флаг этот, ружья?..

– Очень мало настоящего. Почти все – бутафория. Хорошо сделано, под старину… Специально коптят, пачкают, царапают, но все – бутафория… Правда, есть несколько вещей старинных. Вот этот пистолет – дуэльный, из мастерских Липажа… Но он не пиратский. Это пушкинские времена.

– И это все вы там покупали, в Африке, в Индии?

– Что-то сами, что-то нам дарили друзья… Муж у меня любил это. А мы так много по миру поездили. Успели…

– Варя. А муж? Он…

– Погиб… Давай не будем об этом… Завтра на новую квартиру поедем. Я вот что тебе не сказала, Раиса Павловна: нам удалось только однокомнатную квартиру снять.

– Ну и что?

– На два месяца.

– Ну и что?

– Тебе придется долго с Липкиным в однокомнатной квартире жить.

– Ну и что?

Подобранная в такой спешке квартира находилась в поселке Воскресенское.

Для «Совы» неоспоримое преимущество было в ее близости от Москвы и наличии городского телефона.

Старые кирпичные пятиэтажки располагались на краю городка. Окна квартиры выходили в парк с огромными столетними липами. Вероятно, где-то рядом должна быть барская усадьба или то, что от нее осталось.

Поскольку все необходимые инструкции были даны еще в Москве, то уже через двадцать минут после приезда Илья понял, что им с Варварой «пора и честь знать».

Он решительно положил на стол ключи:

– Загостились мы… Навестим вас послезавтра. Через день будем приезжать. А вы – ни шагу в Москву. Телефон не используйте. В крайнем случае – связь через мою сестру…

– Илья Николаевич, – Галаева кокетливо подняла на него глаза, – когда экзамен будем сдавать?.. Вы нам уже две лекции прочитали, передали памятку, а сейчас вроде последней консультации… Когда экзамен-то?

– Да, я повторяюсь… Хотя и экзамен бы не помешал!.. Я вот когда на границе служил, то постоянно, бывало, десять раз кому-нибудь говорил: стой здесь, смотри на море. Проверяешь его через час: он лежит и смотрит на горы… Поехали, Варвара. Пусть ребята устраиваются. Привет!

Галаева первый раз осталась наедине с Липкиным. Первый раз после необыкновенного спасения на даче…

Она хорошо помнила его ошалевшее лицо, когда он с букетом подполз к решетке подвального окна.

Она помнила его мальчишескую гордость, когда он связал ее тюремщика и сверху вниз посмотрел на поверженного противника… Точно, что мальчишескую! А сколько ему лет? Тридцать или уже тридцать пять? А ей всего сорок пять…

Он действительно спас ей жизнь!.. Ее через день или два очень просто могли… ликвидировать… И лежала бы она сейчас в лесочке…

– Итак, Аркадий, что будем делать?

– Время позднее… Вина нам не оставили – новоселье переносится на завтра. Сейчас надо чай готовить и спать.

– Вот об этом я и говорю. Я на кухне спать не буду.

– О чем разговор? Я лягу… Постелю себе на полу. Кстати, там кафельный пол, вы заметили, Раиса Павловна?

– Это исключено, Аркадий. Я запрещаю вам спать на каменном полу.

– И что вы предлагаете?

– …Диван здесь очень широкий. Можно в разных концах, очень аккуратно.

– Согласен.

– И под разными одеялами!

– Согласен.

– Впрочем, сейчас лето, одеяла можно и не доставать.

– Согласен… Я пойду чай поставлю, а ты, Рая, стели, у тебя это лучше получится.

В это воскресное утро на Проспекте Мира было сравнительно тихо. Изредка по пустой улице проскакивало несколько машин, одинокие прохожие спешили в булочную или аптеку. Москва вступила в дачный и отпускной сезон.

Олег уже час загорал в двадцати метрах от подъезда Елагиной.

Он был уверен, что Настя там, наверху, в четырнадцатой квартире… Он звонил туда, когда заступил на пост – ему ответил молодой застенчивый девичий голос.

Извинившись за ошибочный звонок, Олег с сожалением прервал разговор… Пытаться наладить телефонное знакомство он даже и не надеялся. Особенно после такой простой и точной характеристики Рогова – «скромная провинциалка, девушка с традиционными моральными принципами».

С каждой минутой все более сложным представлялось и знакомство на улице или в магазине.

Через некоторое время она выйдет из этого подъезда… Непременно выйдет! Невозможно смотреть из окна в такую погоду. Даже из окна шикарной московской квартиры. Хочется в прохладу леса, в парк, хочется бродить по арбатским переулкам, пить крепчайший кофе, есть мороженое…

Выйдет она, и что?.. Что он ей скажет? Спросит, который час или как проехать к Большому театру?.. Чушь!

Олег начинал нервничать. Он явно переоценил свои возможности, когда согласился с заданием Савенкова.

Он, конечно, знакомился с девушками десятки, сотни раз… И осечки бывали очень редко!.. Но это потому, что он сам выбирал объект знакомства.

Он научился читать в глазах девушек готовность к знакомству… Когда он видел эти труднообъяснимые искорки встречного желания, он мог спокойно начинать разговор и спрашивать о чем угодно. Хоть о погоде на Луне. И любые ответные фразы уже не имели значения.

«Я не разговариваю с незнакомыми» означало: «Давайте познакомимся и продолжим беседу»…

Нет, осечки были… И были они именно в тех случаях, когда Олег игнорировал свою интуицию. Когда, возгордившись, считал, что перед его опытом, его напором, его обаянием никакая девица не устоит.

Как правило, это заканчивалось тем, что уже через пять минут Олег понимал, что его попытки завязать знакомство становятся неуклюжими, похожими на банальное и даже хамское уличное приставание… Он машинально извинялся и старался исчезнуть как можно быстрее и незаметнее.

А потом долго его не покидало неуютное чувство неприязни к самому себе. Как будто он обидел ребенка или ударил собаку.