— Как холодильник и часики? — обрадовалась девочка.

Я проглотила подкатывающий к горлу смех.

— Киса, ты о чем?

Малышка села на пол.

— Часы поют. Ля‑ля‑ля‑ля.

— Точно, — вспомнила я, — про султана с женами. А вот репертуар холодильника я пока не знаю. Надо пойти послушать.

— Вы куда? — пискнула няня.

Я пожала плечами:

— На кухню. Или холодильник уже не там стоит?

На Розу Леопольдовну напал приступ кашля. А я, подгоняемая дурными предчувствиями, ринулась на кухню, распахнула здоровенный холодильный шкаф, увидела внутри вместо множества полок одну, на ней нечто, напоминающее ярко‑красную батарею, и услышала приятный женский голос:

— В Москве час ночи.

Затем зазвучала песня: «Опять от меня сбежала последняя электричка…»

Я захлопнула дверцу, тут же открыла ее и услышала: «По шпалам, опять по шпалам, иду домой по привычке…»

Похоже, я уже привыкла к странным сюрпризам, потому что не засучила ногами от негодования, а просто спросила:

— И где теперь продукты?

— Они временно во втором холодильнике, — тут же подсказала Краузе.

— Что же находится в этом?

— Деталь из оранжереи, — шепотом возвестила няня.

— У нас в квартире появилось место для выращивания цветов? — пискнула я.

— Овощей, — уточнила няня.

— Так значит, не оранжерея, а парник, — поправила я.

— Верно, — согласилась Краузе. И пояснила: — Ночь на дворе, вот ум за разум и заходит.

— Если память мне не изменяет, парника, где зреют помидоры и прочее, у нас тоже нет, как и оранжереи, — продолжала я.

— Мирон невероятно добрый, поэтому решил абсолютно бесплатно помочь Наине Иосифовне из двадцать пятой квартиры. У нее сломалась посудомойка, — еле слышно залепетала няня, — для реанимации машинки нужен обогреватель старой конструкции. Таковой обнаружился у Марии Алексеевны из пятьдесят второй. Его перед тем, как разбирать, надо охладить. У Наины холодильник крохотный…

Я потрясла головой:

— Стоп! Я не имею права запрещать Мирону обслуживать клиентов, но он не должен превращать нашу квартиру в свою мастерскую. Завтра сей фрукт обязан приехать с утра и сделать в нашей квартире все, как было до его появления. А сейчас я иду спать в свободную гостевую.

— Нет! — вдруг закричала няня. — Туда нельзя!

Киса, задремавшая в кресле, открыла глаза.

— Лампа поет?

— Нет, солнышко, — ответила я, — теперь няня радует нас вокалом.

— От счастья? — уточнила, зевая, девочка.

— Конечно, — успокоила я ее и повернулась к Краузе: — Что не так с гостевой?

— Я… я… Я там сегодня видела мышь, — выпалила няня. И развела руки в стороны: — Вот такую.

Я двинулась в сторону коридора.

— Судя по размерам, это был ирландский волкодав. Я не боюсь ни собак, ни грызунов, думаю, из всех представителей фауны нужно опасаться только хомо сапиенс, он один убивает не из чувства голода, а от коварства и жестокости. Спокойной ночи.

Роза Леопольдовна, проявив несвойственную ей прыть, обогнала меня, подскочила к двери, приоткрыла ее и громко сказала:

— Эй, мыши, быстро прячьтесь!

Я отодвинула совсем ополоумевшую няню, вошла в комнату и стала озираться. На первый взгляд интерьер выглядел обычно.

— Порядок, — обрадовалась Краузе, — ложитесь в кроватку. Киса, тебе тоже надо спать.

Я села на край матраса, попрыгала на нем, потом легла, замерла и расслабилась. Фу! Бесконечный день закончился. Глаза закрылись, мне стало тепло, ноги‑руки потяжелели…

Внезапно я уловила тихий шорох и чуть‑чуть приподняла веки. Из большого шкафа, сопя, как обычно, вышла Фира. Что‑то в облике мопсихи показалось мне странным — она была слишком большой и передвигалась как‑то неловко. Мопсиха обошла кровать, встала на задние лапы, передними схватила вторую подушку, опустилась на пол и, держа ее в зубах, потопала к двери. Я даже не успела удивиться. Фира исчезла в коридоре. Последнее, что я увидела, оказались домашние тапочки Макса на задних лапах мопсихи.

Утром я вошла в лифт, не уставая удивляться. Надо же, какой дурацкий сон мне привиделся — гигантская Фира, вылезающая из шкафа, а потом берущая передними лапами подушку с кровати и в зубах несущая ее из комнаты. Если б существовал конкурс самых нелепых видений, мои могли бы получить Гран‑при. А тапочки на задних лапах? Вот откуда мое подсознание вытащило сей образ? Как бы дедушка Фрейд истолковал его?

— Привет, Лампа, — окликнул меня Гена, сосед с двенадцатого этажа, стоявший в кабине лифта.

— Доброе утро, — улыбнулась я. Привычным жестом потянулась к кнопке с цифрой «1» и замерла. Вместо нее торчала пробка от винной бутылки.

— Прикольно, да? — заржал Гена. — Интересно, кто у нас такой шутничок? И ведь работает!

Сосед ткнул пальцем в пробку, лифт сдвинул двери и пополз вниз.

— Затычками все кнопки заменил, пятнадцать штук воткнул, — комментировал ситуацию Гена. — Гляди, Лампа, человек в расходах не стесняется. Пробочки, все как одна, от «Шато Экрю». Ты в курсе, сколько один бутылевич стоит?

Я кивнула:

— Да. Но никогда в Москве это вино не покупаю. Считаю аморальным пить то, за что просят более трех тысяч. Тем более, мне отлично известно, что во Франции «Шато Экрю» стоит тридцать евро. В прошлом году мы с Максом были в гостях у наших друзей‑парижан, купили в подарок такую бутылку и получили выговор. Пьер с Мари сказали, что продавать вино дороже десяти евро — это грабеж. Представляю их вытянутые лица при виде наших цен.

— Как парень это сделал, а? — не утихал Геннадий, разглядывая «кнопки». — Такой рукастый!

Кабина затормозила. Я вышла первая и понеслась на парковку. Ох, похоже, я знаю этого рукастого парня. Надеюсь, он не будет разбирать окна на лестнице и заменять стекла мыльными пузырями?

В торговом центре, куда я приехала, Хамид сидел на месте и возился с каким‑то ювелирным изделием.

— Доброе утро, — поздоровалась я.

— Что хочешь? Выбирай, дарагая, — с сильным акцентом произнес хозяин, откладывая лупу. — У меня товар на любой вкус.

— Можете посмотреть одно колечко? — скромно потупилась я. — С брильянтами.

— Канечна! Вынымай! — согласился хозяин.

Я положила на прилавок лжеталисман Зуевой. Хамид уставился на перстень.

— Знакомая вещица? — вкрадчиво поинтересовалась я.