Андрей переглянулся с Маратом. Где-то сзади тяжело вздохнул Лёнька.

– Ещё раз, друг. Мы артисты. Должны завтра здесь выступать. Приехали на прослушивание. Ждём Ивана Савельевича. Вышли покурить. Пусти нас назад, пожалуйста, пока мы не околели.

– Так бы сразу и сказали. – Мордоворот посторонился. – Проходите. Да вы скажите, девки вам пожрать принесут, выпить. Голодные ж, наверное.

Андрей с Маратом снова переглянулись. Волк открыл уже рот, чтобы ответить, но Андрей его опередил:

– Мы перед выступлением не едим. Не едим мы, Лёня.

Ивана Савельевича они прождали около часа. А когда он наконец появился…

– И кто меня тут… ик… ждёт? – развязно поинтересовался буквально ввалившийся в пустой по дневному времени зал казино его новый хозяин. – А, артисты. А чё стоим, кого ждём? Я человек… ик… деловой, у меня времени мало. Пойте давайте.

И плюхнулся в ближайшее кресло, подперев голову рукой. Девочка в сетчатых колготках тут же материализовалась рядом с бокалом коньяка и тарелкой с нарезанным лимончиком. Впрочем, от угощения Иван Савельевич лениво отмахнулся. Он и так был пьян в стельку.

– Я Народный артист, – прошипел Марик сквозь зубы, поднимаясь следом за Кигелем на сцену в центре зала. – Я для Брежнева пел!

– А я вообще все главные песни этой страны озвучил, и что теперь? – огрызнулся Волк.

– Уже не этой страны, Лёня, – педантично поправил Андрей. – Так, дорогие мои, Заслуженно-Народные. Жрать вы завтра что будете? Ваши звания? А женам под ёлочку свои знаки отличия положите? Идите и работайте! Это ваша профессия – петь.

– И плясать, – съязвил Лёнька. – Для пьяного быдла.

Но сел за пианино. Да, здесь даже инструмент имелся, электронное фоно. И сама сцена была оборудована лучше, чем любой концертный зал в провинции: современные мониторы подзвучки, радиомикрофоны, даже светомузыка.

Ничего серьёзного они петь, конечно, не стали. Старый, привычный репертуар остался в старой, привычной жизни. Ну и как петь серьёзные песни про родину и любовь в казино? Глядя на развалившегося в кресле Хозяина и этих вот, сетчатых? Спели каждый по самой простенькой, но известной песне: Лёнька про берёзки, Кигель про девчонку из московского двора, а Марик вообще что-то итальянское выдал. А потом все вместе грянули «Валенки-валенки, не подшиты стареньки». По опыту прошлых выступлений уже знали, что исполнение ими, такими разными и внешне, и по национальному признаку, русской народной песни вызывает дикий восторг публики. Ну да, три откровенно валяющих дурака на сцене, легендарных артиста, три мощных баритона, исполняющих «Валенки», – зрелище очень эффектное.

– О, вот это прям супер! – подал голос Иван Савельевич и несколько раз хлопнул в ладоши. – Вот с этого завтра начните! Ваще клёво. А остальное потом, когда народ уже упьётся, и будет всё равно, чё там мурлыкает. Всё, пацаны, больше времени сегодня не имею. Завтра в десять вы тут, в одиннадцать начинаете. Гонорар после выступления, о́кей?

– О́кей, – усмехнулся Кигель. – Пошли, ребята.

И «ребята» пошли переодеваться, снимать фраки, отстёгивать бабочки и стирать грим. Из «Сильвер Паласа» выходили в полном молчании. У входа их ждала машина Андрея.

– Может, я сам? – начал Лёнька. – Мне не домой, мне в Тушино.

– Господи, ближе бабу себе найти не мог? – фыркнул Андрей, усаживаясь на своё привычное место за водителем. – Довезём тебя в Тушино, недоразумение. Марик, ты домой? Всё, поехали, господа Народные артисты. И поздравляю вас с успешно пройденным кастингом.

– С чем? – подавился сигаретным дымом Марат.

– Кастингом. С отбором в завтрашнюю новогоднюю программу, если тебе так больше нравится.

– Кастинг! Смотр самодеятельности это называется, – проворчал Агдавлетов. – А отбор мы с вами прошли ещё тридцать лет назад. Теперь уж как-то и неприлично.

И всю дорогу они ехали в полном молчании, пытаясь обдумать и осознать, как же так вышло, что им, всенародно любимым и уже практически легендарным, снова надо проходить кастинги и работать ёлки. В казино «Сильвер Палас».

***

Всю ночь и половину следующего дня валил снег, дорожные службы не справлялись, Москва намертво стояла в пробках, так что Андрей едва не опоздал к десяти. Петрович совершил чудо, где-то чуть ли не по тротуару объехал, но доставил Кигеля к сияющему зданию казино вовремя. Но Андрей всё равно перенервничал: он терпеть не мог опозданий. Ещё и дома скандал. Он просто-напросто забыл предупредить Зейнаб, что его не будет с ней и детьми в новогоднюю ночь, что у него работа. Ну как забыл. Сначала не хотел говорить, пока не знал наверняка, что их «триумвират советской песни» всё же пройдёт «кастинг». А потом забыл. С утра уехал на небольшое выступление в Дом литераторов, считай, на «ёлку». Оттуда заскочил домой переодеться и увидел, что Зейнаб суетится на кухне, а дети пытаются достать коробку с новогодними игрушками с антресолей. В прошлом году коробку не доставали: семья Кигелей на все каникулы уезжала в Крым, Андрею удалось купить путёвки. Потом на антресоли запихивали чемодан со старыми костюмами Андрея и ещё каким-то барахлом. В итоге новогодние игрушки оказались задвинуты глубоко к стене, и теперь Антону и Марине никак не удавалось их вытащить. Маринка шуровала шваброй, пытаясь зацепить коробку за угол, а Антон на правах мужчины держал стул, на котором стояла сестра. В доме пахло принесённой с мороза, оттаивающей елью и мандаринами, которые дети ели в неприличных количествах. Андрей с тоской вспомнил зелёное сукно «Сильвер Паласа», неоновые огни его сцены, сетчатых девочек и пьяного Ивана Савельевича. Однако, чем старше становишься, тем сильнее привязываешься к дому. И семья, дети делают тебя более уязвимым. Не зря же, наверное, у всяких там мафиози, воров в законе, крёстных отцов никогда не было семей. Стоп. А эта мысль откуда? Это он себя сравнил, что ли? Крестный отец советской эстрады.

Андрей потряс головой, подумал, что совсем уж заработался, и пошёл помогать детям:

– Что у вас тут, молодёжь? Марина, ну ты ещё целиком туда залезь.

Маринка уже легла животом на полку антресолей, пытаясь дотянуться до коробки, и снаружи торчала только её филейная часть. Которую Андрей и обхватил, легко снимая дочь и ставя на пол.

– Брысь отсюда, я сейчас достану.

Встал на стул, вытащил коробку, запоздало сообразив, что коробка в пыли и блёстках от мишуры, а на нём выходной костюм. Не концертный, но всё равно жалко.

– Принимай, Антошка.

– Спасибо, пап! А ты с нами будешь ёлку наряжать?

– Какую ещё ёлку? Я уезжаю через пятнадцать минут.

– Куда ты уезжаешь?

А это уже Зейнаб. Появилась в прихожей, руки в боки, взгляд грозный, только скалки не