– Само собой. Господи, ну разве друг не может выказать, м-м, как это называется…

– Идиотство? – хитро улыбнулась Миа, возвращаясь к своему обычному образу.

– Ха-ха. Заботу. Забота – вот слово, которое я хотел сказать.

Миа слегка улыбнулась и достала из кармана куртки пастилку. Положив ее на язык, на этот раз она посмотрела на него несколько более дружелюбно.

– Боже мой, Мунк, ну мы же не в детском саду?

И все же казалось, что она была рада, что он спросил. Что ему не все равно.

– Подустала за последние дни, должна признать, – вздохнула она. – Плохо спала. Думала обо всяком, но ничего такого, с чем я не справлюсь, ясно? Я уже бывалая.

– Значит, тебе не нужно пару дней?

– Мне – выходные? – захохотала Миа. – Тебе надо взять себя в руки, Холгер, ты теряешь хватку. Может быть, ты все-таки прав и уже слишком постарел? Сколько тебе там уже? Шестьдесят пять? Семьдесят пять? Будь добр, избавь меня от этого, сегодня что, первое апреля?

Очевидно, Миа находила все это весьма забавным. Она смеялась, качая головой. Мунк тут же почувствовал, что ему опять стало интересно. Действительно ли она в себе. Тут ли она на самом деле.

– Так все нормально?

– Ну конечно, нормально, Холгер. Господи, ты со всеми сотрудниками так беседуешь или только со мной? – Она подмигнула и поднялась. – Спасибо за беспокойство, но у меня все хорошо.

– Отлично, – кивнул Мунк. – Чем займешься первым делом?

– Природно-исторический музей. Совы. Есть предчувствие, что тут может что-то быть.

– Хорошо, – улыбнулся Мунк, когда в дверь постучали и в проеме показалась голова Людвига Грёнли.

– Я кое-что нашел, – сказал пожилой следователь. – Я не помешал?

Он посмотрел на Мунка, затем на Мию и снова на Мунка.

– Нет-нет, заходи, что там у тебя?

Людвиг Грёнли улыбнулся и положил на стол перед Мунком листок.

– Еще одно дело об исчезновении, – сказал Грёнли.

– Вот как?

– Из «Садоводства Хурумланне».

Мунк изучал листок, нахмурив брови.

– Что там? – спросила Миа.

– Девять лет назад, – продолжил Грёнли. – Было заявление о пропаже мальчика.

– Из садоводства?

– Да. Матс Хенриксен. Пошел погулять в лес и не вернулся.

– Дай посмотрю, – сказала Миа, забрав бумагу у Холгера.

– Его так и не нашли? – серьезно спросил Мунк, подняв глаза на Грёнли.

– Не нашли. Судя по отчетам, искали, но недолго.

– Почему? – с любопытством спросила Миа.

– Мальчик был, судя по всему, с суицидальными наклонностями, – продолжил Грёнли. – Дело закрыли.

– Но трупа не было? – спросил Мунк.

– Неа. Так и не нашли. Думаешь, тут может быть связь?

– Точно стоит проверить, – кивнул Мунк. – Хорошая работа, Людвиг, прогони это через систему, посмотри, не обнаружится ли что-нибудь.

– Ок, – сказал Людвиг, уходя.

– Что-то есть в этом странное, – сказала Миа, не отрывая глаз от бумаги перед собой.

– Ну, что думаешь?

– Я не знаю. Но что-то точно не сходится.

– Знаешь, я просто… – начал Мунк, но его прервал взгляд Мии.

– Что такое? Хочешь присмотреть за мной? – сказала она с сарказмом в голосе.

– Да.

Миа встала с дивана и прошла к двери.

– Я сама могу за собой присмотреть, Холгер.

– Знаю-знаю. Я просто…

Он не нашелся, что еще сказать, и так и остался сидеть за столом с подобием улыбки на лице, а она вернула ему листок и вышла из кабинета.

Мириам Мунк проснулась от аромата свежесваренного кофе и бекона и не сразу поняла, где находится. Она лежала, не в силах покинуть страну снов, пока не открыла глаза и не увидела, что на самом деле она дома.

Какой сегодня день? Пятница? На мгновение она запаниковала, господи, сколько времени, Марион ведь надо в школу, – пока до нее не дошло: Марион у бабушки. Бабушка ее отведет. Она вчера гуляла. С Зигги. Припозднилась. Выпила слишком много пива. Она даже не помнила сколько, и окончание вечера слегка стерлось в памяти, но, по крайней мере, она дома. Она добралась домой.

Фух, слава богу.

Она не поддалась искушению. Соблазн был велик, хотелось просто наплевать на все. Пойти к нему в квартиру. Забраться под его одеяло и остаться там навсегда, но, к счастью, она справилась с собой. Сдержалась. Она не могла так поступить с Юханнесом, она едва помнила, как вчера подумала на дне одного из бокалов пива: сначала я должна поговорить с ним, прежде чем двигаться дальше, потому что это продолжается уже долго, мы должны поговорить, я должна сказать ему, он это заслужил. И ей это удалось. Слава богу. Она дома. Хорошо. Она потянулась, бросив беглый взгляд на часы на ночном столике. Четверть двенадцатого. Долго она спала. Она оторвала голову от подушки, но сразу же положила ее обратно. Перепила пива, в висках стучало. Еще и пара порций текилы под конец? Похоже на то.

Удивительный вечер. Совершенно потрясающий. Мириам Мунк давно не было так хорошо. Да и вообще, было ли ей когда-нибудь так хорошо? Так радостно. Так легко, что ли? Она такого не помнила. Четверть двенадцатого? И запах завтрака с кухни?

Она выкарабкалась из постели, зашла в душ и стояла под ним, чувствуя, как живительная горячая вода стекает по телу и голове. Обычно ее не мучило похмелье так долго. Сколько бы она ни выпила. В отличие от подруг, лежавших дома целыми днями в страхе выйти на улицу. Принять горячий душ, немного поесть, и она как огурчик. Мириам наклонила голову, прибавила горячей воды, почувствовав, как струи ударили в шею, и ей уже стало намного лучше. Тогда они ей завидовали. Подруги. Тому, что ей никогда не было по-настоящему плохо, как бы долго они ни тусовались и что бы ни пили. В прежние времена. Тогда они тусовались четыре дня в неделю, практически жили в кабаках. Давным-давно. Прежняя Мириам. Не новая Мириам. Усердная мама Мириам, с теплым полом в ванной, картой элитного фитнес-клуба и подсветкой пола в коридоре. Мириам взяла полотенце и подумала, что прямо сейчас она рада, что в ванной есть теплый пол. Еще только октябрь, но казалось, что зима уже пришла, она все время мерзла, почти до костей, уже скучая по весне. Горячая вода на шею и теплый пол. Стало получше. И какое-то другое тепло. По всему телу. Господи, какая ты дура. Как подросток. Она промокнула волосы перед зеркалом и помотала головой, но заметила, что улыбается. В последнее время она часто это делала, ловила себя на этом. Мысли уносятся в другое место, а она просто улыбается самой себе.

Свежемолотый кофе? В четверть двенадцатого?